Вся гнусная сцена продолжалась всего в течение нескольких секунд — так ловок был щеголь, — но произвела на Петра Ивановича самое гнетущее впечатление.
— А вот посмотрим, како вы запоете теперь?! — сказал вслух щеголь довольным баритоном и скрылся в толпе.
Это «како», эта молниеносность, с какой были обменены вещи положительные: фрак, цилиндр, туфли — заставили Петра Ивановича тяжело остановиться.
Во всей сцене поражала прежде всего быстрота и безнаказанность, а главное, что в результате рождалось подозрение и недоверие к предметам окружения, проверенным и находившимся так же близко и к Петру Ивановичу, например, — фраку…
— Поменяй фрак раз в три недели, — рассуждал Петр Иванович, понемногу трогаясь в путь, — шляпу — через месяц, туфли — спустя неделю, и про тебя вспомнят, как только разговорятся об Элегантности.
— На Невском проспекте вы должны судить об этом щеголе мягче, — раздался рядом знакомый голос. То был осьмилетний англичанин, шедший, как оказалось, в том же направлении. — Вы знаете, как зовем мы, иностранцы, ваш Невский?.. Улицей веротерпимости. Казанский собор, церковь Знамения, Александро-Невская лавра, церковь Римско-Католическая, Лютеранская, Армянская…
— И не перечисляйте! — невольно воскликнул Петр Иванович, — Отчего под луной столько народов и столько вер?! Было бы… ну, два, — добавил Петр Иванович из уважения к осьмилетнему англичанину.
— В Англии нет веры, — объяснил осьмилетний англичанин. — Оттого в грамматике как слышится, так и пишется.
— Господи боже мой! А инфинитивы!
— Инфинитивы малопопулярны в народе. Вот что, Петр Иванович, если так заинтересовала вас Англия, свернем-ка на минуту на Марсово поле… Я покажу там одну штуку, от которой в Ливерпуле онемеют.
И Петр Иванович, к своему удивлению, свернул.
По Марсову полю гуляло несколько человек в объятиях праздности. Лишь изредка юная красавица спотыкалась об камушек и ломала каблучок. Дежурный офицер дремал у гауптвахты в вольтеровском кресле.
Пагубность вольтерьянства была совершенно очевидна, спинка была длинна — опираться безнадежно, а спать нельзя, потому что коротко…
— Нынче здесь пустынно, — быстро-быстро заговорил осьмилетний англичанин, и Петр Иванович уловил в звуках его голоса модуляции Азарта. — Во время гуляний многолюдно! После них я соберу всю ореховую скорлупу с поля и пережгу в щелок. Вы слышали: щелок уничтожает растительную силу бороды?!
— Поступите проще — выбрейте ее у верного человека, — подсказал Петр Иванович.
— …Этого щелока будет достаточно, чтобы лишить Ливерпульскую фабрику по изготовлению лезвий ее годового дохода!
«Смотрит он далеко, — подумал Петр Иванович, — но планы его часто исключительно крайние», — сам же спросил:
— В Ливерпуле теперь есть футбольная команда?
— Есть, — ответил осьмилетний англичанин, и черты его скорбно нахмурились. — Но прежнего ее капитана уже нет, — добавил он после молчания. — Что ж, мне пора!
Они вновь расстались, и Петр Иванович бросился, прямо-таки сломя голову, к Адмиралтейству. На пути попался ему мужик в синем кафтане с пришитым голубым карманом.
— Вот ведь все какие вехи встречаются сегодня! — выругался в сердцах Петр Иванович.
В самом Адмиралтействе затруднений не оказалось. Сразу показали ему, куда пройти к чиновнику Артебякину, но уже в дверях произошла заминка. Артебякин обедал и в кабинет ему пронесли прямо перед Петром Ивановичем блюдо щучины, осетриную спину и белужью башку.
Петр Иванович решил ждать, как вдруг из кабинета послышались резкие голоса и бранные выкрики. Петр Иванович заглянул за дверь: ближе всех к Артебякину стояла Белужья Башка и с гримасой уверенности в своей правоте выводила:
— …А оттого именно теперь, милостивый государь, что именно теперь время обеденное!
— Здесь нет предмета для спора! — поддерживало Блюдо Щучины.
Петр Иванович не заметил, как вступил в залу.
— Хоть вы объясните негодяям, что здесь Адмиралтейство, — обратился к нему Артебякин с внятной просьбой.
— Главным образом, именно поэтому! — упорствовала Белужья Башка, поддерживаемая товарищами. — Куда же нам обращаться, как не в Адмиралтейство?! И цвета расцвечивания, исключительно присвоенные водам!..
— И слушать не хочу! — отрезал Артебякин. — Чем могу быть полезным? — отнесся он к Петру Ивановичу с подчеркнутым вниманием.
— Собственно… Гм-м… По высочайшему… — Петр Иванович выхватил из кармана письмо с пожалованием ему Почетной Шубы с Царского Плеча.
— Ах. да, да… — как бы вспомнил Артебякин, — Это ко мне. Только не знаю, остались ли у меня шубы… — И Артебякин засобирался, кажется, далеко.
— И не ищите! Вот она сидит на ней! — сказало Блюдо Щучины, указывая на присевшую в кресло Осетриную Спину.
— Как же можно?! — всплеснул руками Артебякин. — Сели прямо на мою форменную шинель!
— Что ж с того? Велика ли беда? — спрашивала Осетриная Спина, нехотя вставая, — Отчего же все-таки не назначить настоящую цену? Уж столько хлопочем!
— Да оттого, что не назначить и все! — рассердился вновь Артебякин, — настоящая ваша цена до высоты вызолоченного шпиля Адмиралтейства не касается!!!
— А как же цвета расцвечивания?! — попробовала подвести контрмину Белужья Башка.
— А плевал я на ваши цвета! — откровенно признался Артебякин, после чего рыбный ряд замолчал.
Наступила выгодная тишина, способствовавшая дальнейшему объяснению Петра Ивановича с Артебякиным.
— Царские шубы ведь обыкновенно бывают на соболях, — сказал Артебякин. ни к кому особенно не обращаясь.
— На соболях, — мягко подтвердил Петр Иванович.
— Ничего на соболях у себя давно не встречал, — признался Артебякин.
— Соболей уж не хватает! — возмутилась Белужья Башка, — Чего ж, казалось бы, проще — накупил пороху и ружей и стреляй в глаз по елкам, ан, нет… И тут нехватка!
— О чем, бишь, я вздремнула? — спросила Осетриная Спина, переместившаяся в кресло у стены под портретом, изображавшим удачную игру на бильярде.
— Соболей уж не хватает! — охотно объяснила Белужья Баш-ка. — Дожили!
Теперь и хорошее пальто на вате большая редкость… так, чтобы с воротником… — сказало Блюдо Щучины.
— Пальто есть! — оживился Артебякин, сходил и вернулся с крепким строением.
Петр Иванович до того растерялся, что стоял онемев, а Осетриная Спина взялась примерить. Пальто было в самую пору, так что Белужья Башка под этим предлогом стала колотить по Спине:
Уж где-то и прислониться успела! Дай-ка отряхнуть, не мешай похлопать!
Нагулявшись в пальто, Осетриная Спина расстегнула все до одной пуговки и высвободилась. Артебякин принял пальто обратно.
Вот какое хорошее пальто, — сказал он под конец, унося пальто, наверное, в цейхгауз.
Трудно описать то смятение, которое посетило в эти минуты душу Петра Ивановича. Он все повторял себе уверенно: что вот-вот наваждение кончится и Артебякин непременно вынесет настоящую государеву Почетную Шубу, что пускай даже и очень хорошее пальто — при данных обстоятельствах является само по себе уже совершенно не пальто, а еле прикрытым гнусным отрицанием Почетной Шубы!!!
Вероятно, все эти переживания нашли свой явный отклик на благородном соотношении пропорций лица Петра Ивановича.