— И закат тут должен быть хорош. Уже сей час это чувствуется.
— А как тут спится! Вы разбираетесь в автомобилях? Сумеете починить?
— Разумеется. Я прирожденный автомеханик.
Он еще распространялся о воздухе, о том, насколько здоровее он себя чувствует с тех пор, как купил этот дом, и о том, что он не понимает, почему его помощники здесь долго не задерживаются.
Я бы мог ему это объяснить, но дал возможность выговориться.
— Ну? Думаете, вам бы тут понравилось?
К этому времени я уже допил кофе и закурил предложенную мне сигарету.
— Скажу вам откровенно. У меня есть еще кое-какие предложения, в этом все дело. Но я подумаю. Обещаю вам.
И тут я увидел ее. Она была на кухне, но вышла убрать за мной посуду. Несмотря на фигуру, ее нельзя было назвать красавицей, однако выглядела она привлекательно, а накрашенные губы так и хотелось чмокнуть.
— Это моя жена.
На меня она даже не взглянула. Я кивнул греку, взмахнул сигаретой, и только. Она унесла посуду, а мы вели себя так, как будто ее и не было. Потом я ушел, но через пять минут вернулся, чтобы оставить записку тому парню в «кадиллаке». Мне понадобилось полчаса, чтобы дать себя уговорить, и вот я уже стоял у колонки и заклеивал дырявые шины.
— Слушай, как тебя зовут?
— Фрэнк Чемберс.
— А я Ник Пападакис.
Мы ударили по рукам, и грек ушел по своим делам. Потом я услышал, как он поет. У него был стальной голос. От колонки отлично была видна кухня.
Глава 2
Около трех появился парень, который совершенно вышел из себя, так как кто-то залепил стикером вытяжную решётку его машины. Мне пришлось взять решетку на кухню, чтобы отпарить стикер.
— Ах, эти ваши кукурузные лепешки! На это вы мастера!
— Кого вы имеете в виду?
— Ну, вас и Пападакиса. Вас и Ника. Те, что были на обед, просто объедение.
— Вот как…
— Не найдется тряпки? Придержать.
— Эта не подойдет?
— Вполне.
— Думаете, я мексиканка.
— Вовсе нет.
— Нет да. Вы не первый. Так послушайте. Я такая же белая, как и вы, ясно? Конечно, у меня черные волосы и вообще внешность… но я такая же белая, как и вы. Если собираетесь здесь остаться, зарубите это у себя на носу.
— Но вы не похожи на мексиканку.
— Говорю вам, я такая же белая, как вы.
— Но вы нисколько не похожи на мексиканку. У мексиканок широкие бедра и толстые ноги, груди как дыни, желтая кожа и волосы, как намазанные жиром. Вы же выглядите иначе. Вы стройная, с прекрасной белой кожей, волосы у вас мягкие и волнистые, хотя и черные. Единственное, что у вас мексиканского, так это зубы. У всех мексиканцев прекрасные белые зубы. Это нужно признать.
— Моя девичья фамилия Смит. Звучит не слишком по-мексикански, вам не кажется?
— Не слишком.
— И вообще я не отсюда. Я родом из Айовы.
— Значит, Смит. А как по имени?
— Кора. Можете меня так называть, если хотите.
В эту минуту я окончательно понял, в чем она хотела меня убедить. Дело было не в энчильядос, которые ей приходилось печь, и не в черных волосах. Все дело в том, что она была замужем за греком, поэтому она переставала чувствовать себя белой и явно опасалась, что я начну называть ее миссис Пападакис.
— Кора. Ясно. А что если вы будете называть меня Фрэнк?
Она подошла ко мне и стала помогать. Она стояла так близко, что я чувствовал запах ее тела. И тогда я выдал ей на ухо, почти шепотом:
— А вообще, как получилось, что вы вышли за этого грека?
Она дернулась, как будто я хлестнул ее бичом:
— Это не ваше дело!
— Ну да, как же.
— Вот ваша решетка.
— Спасибо.
Я вышел. Мне удалось добиться своего: задеть ее за живое, достаточно глубоко и больно. С этой минуты между нами все будет ясно. Возможно, она и не скажет «да», но уж точно не сможет меня игнорировать. Она знает, о чем я думаю, и знает, что я вижу ее насквозь.
Вечером, за ужином, грек вскипел, что она дала мне мало жареной картошки. Он хотел, чтобы мне у них понравилось и чтобы я не навострил лыжи, как все предыдущие.
— Дай человеку как следует поесть.
— Все там, на плите. Он не может справиться сам?
— Не надо. Я еще не доел.
Он не отставал. Если бы он был поумнее, то понял бы, что за этим что-то кроется, потому что Кора была не из тех, кто считает ниже своего достоинства обслужить мужчину. Я сказал это для нее. Но он был упрям и продолжал бурчать.
Мы сидели за кухонным столом, он на одном конце, она на другом, а я посередине. Я не смотрел на нее, но видел, как она одета. На ней был белый халат, который носят где угодно: и у дантиста, и в пекарне. Утром он был чистым, но теперь весь помялся и перепачкался. Я чувствовал ее запах.