Только однажды Сэм снова дал понять, что все помнит. Когда вдруг вынырнул из полудремы, в которой проводил большую часть времени, и пробормотал:
- Зачем ты делаешь это?
Кажется, он пытался отодвинуться, но тело слушалось его с трудом. В затянутых мутной пленкой глазах теплился страх и неузнавание. Дин взял его за руку, но Сэм попытался отбиться. Его колотил озноб, и Дин попытался укрыть его, но Сэм не давался.
- Зачем ты делаешь это?.. Ты хочешь меня убить… За что, Дин?
В его душе поднялась волна горечи и раскаяния. До сих пор Дин не задумывался над тем, как все произошедшее видится Сэму. По его провокациям и заигрываниям с огнем Дин решил, что он вполне осознает, что между ними происходит. И никак не думал, что Сэм воспринимает все так.
- Прости, прости меня, - забормотал он, - Я так боялся тебя потерять, что совсем не соображал.
Сказал – и сам понял, что это правда. Каждый раз, когда он говорил ему убираться из города, это было не более, чем исполнение шерифских обязанностей. На самом деле он до одурения боялся, что Сэм решит и правда исчезнуть. И противоречие это рвало и разрушало ему мозг, а Дин сам того не понимал. И не потому ли он утратил над собой контроль, что нужно было придти к чему-то одному? Только сейчас, когда нужные слова, были сказаны, он осознал это в полной мере.
- Потому что ты мне нужен.
Потому что я, кажется, в тебя влюбился. Этого он вслух не сказал, прикусил язык в последний момент.
В детстве Дин Винчестер обладал очень беспокойной натурой, которая постоянно влекла его на улицу и заставляла регулярно нарываться на драки не только со сверстниками, но и с мальчишками постарше. Бывало, что он приходил домой в ссадинах и глубоких царапинах. Уже через несколько часов они покрывались заскорузлой корочкой спекшейся крови, и она крепко держалась за ранку, пока под ней не нарастет новая кожа. Потом край корочки задирался, цеплялся за одежду, и Дин тот час начинал обрывать за него мешающую бляшку. Под ней он всегда обнаруживал розоватый слой молодой кожи. От каждого прикосновения его пощипывало, и вместе с тем появлялось приятное чувство обновления. Сейчас он испытывал то же самое, но не на теле, а в душе. Чувство к Сэму, в котором Дин нашел в себе силы признаться, закрывало в нем некую пустоту, таившуюся под запекшейся корочкой черствости, образовавшейся еще в детстве. В детстве – лишенном любви матери и необходимости заботиться о ком-то, кроме себя. Как будто Сэм показал ему, что может быть по-другому, сломил решетку, которая отделяла не только темные инстинкты, но и любовь.
*
Они вдруг обнаружили, что снова легко понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда, как будто мыслили на одной волне, и не обязательно было произносить какие-то слова, чтобы общаться. Удивительное взаимопонимание, установившееся между ними после долгих дней страха, привнесло в их странные отношения привкус не только новизны, но и уверенности. Вот есть человек, которому я могу доверять, несмотря ни на что в прошлом, думал каждый из них, и в душе распускалась чудесным цветком теплота присутствия рядом кого-то близкого.
Дин попытался вызволить Сэма из камеры, уговорив судью Тернера на досрочное освобождение, но получил отказ.
- Пусть досидит, - сказал судья, - Ему все равно, а нашим будет урок.
Если бы это был кто-нибудь другой, а не Сэм, Дин был бы согласен, тем более, что отсидку Сэму он устроил сам. Но с тех пор слишком много всего переменилось, к тому же чувство вины продолжало подгрызать Дина изнутри, и он расстроился сильнее, чем мог бы, будь это не Сэм.
Вечером он взял упаковку пива, заказал у Люси большой пакет еды на вынос и отправился в Каталажку.
Сэму изрядно полегчало. Жар ушел, оставив после себя слабость, но сознание больше не затуманивалось другими вариантами реальности. Сэм различал, где явь, а где бред, и больше не представлял, будто Дин пришел его убить.
- Получилось? – спросил он в первую очередь, когда Дин устроился на койке и разложил принесенные дары.
Видимо, на лице Дина нарисовалось столь явное разочарование, что отвечать ему и не потребовалось. Сэм сник и несколько минут подавленно молчал, но потом вымученно улыбнулся.
- Это ничего. Мне уже недолго осталось. Да и идти все равно некуда.
Дин вынул из упаковки банку пива, отжал ключ и протянул ему. Вторую взял себе. Из пакета достал коробку с картошкой фри. Был один вопрос, который он очень хотел для себя прояснить, но никак не решался задать. Боялся, что Сэма это оттолкнет, и все начнется сначала. Снова придется завоевывать его доверие, а сделать это во второй раз будет труднее. То, что Сэм сейчас нормально к нему относился, после всего, что Дин натворил, пока был не в себе, и так было слишком похоже на чудо. И он решил, что момент, конечно, подходящий, но пока рано. Если разговор вывернул на нужную тему один раз, то вывернет и второй, и вот тогда он своего не упустит. Дин Винчестер имел огромный запас терпения, и умел ждать.
Они пили пиво, ели картошку с соусом и болтали обо всем на свете. Дин только диву давался от того, что Сэм, ребенок приютского образования, весьма далекого от среднего уровня, знает на порядок больше его самого, всю жизнь проучившегося в школе Энджелхоула, а она была не из плохих. Знания легко вливались в голову Дина, но так же легко покидали ее, как только необходимость в них отпадала. Сэм же, казалось, представлял собой пустой сосуд, в который знания вливались в неограниченном количестве и оставались там навсегда. Он отлично помнил все книги, прочитанные по английской литературе, все посмотренные фильмы, и многое другое. Он брался рассказывать какие-то моменты из американской истории, и Дин слушал, развесив уши и отвалив челюсть, настолько это было увлекательно. А больше всего его поражало то, что при отличной памяти и обширности знаний, Сэм оказался никому не нужен. Оказавшись во взрослой жизни, он плавал на социальном дне, и подняться оттуда ему удавалось крайне невысоко.
Где-то за полночь, когда все банки из упаковки оказалась пустыми и смятыми, Сэм вдруг сам заговорил о том, о чем Дин все никак не мог рискнуть его спросить напрямую. Он все же был копом и время от времени вставлял наводящие вопросы, но Сэм каждый раз изящно их игнорировал. И вдруг начал открываться сам. Был ли виной тому алкоголь, или редкая возможность рассказать о себе, потому что нашелся внимательный слушатель, но как-то так получилось, что последний барьер недоверия был разрушен.
- Мне было полгода, когда мама погибла, - голос звучал глухо, и иногда между фразами Сэм делал длинные паузы, но Дин его не торопил, - Мы тогда жили в Лоуренсе, в Канзасе. Ночью в моей детской начался пожар. Меня вытащили наружу, а мама так и осталась в доме. Я до сих пор не знаю, почему так вышло. Кто меня спас? Почему он не спас маму? Я был слишком маленьким, чтобы хоть что-то понимать или помнить. Мне рассказали… потом. Приехали пожарные, потушили дом и нашли маму. Почему-то она так и лежала рядом с моей кроваткой. От дома ничего не осталось. Никаких других родственников у нас не было, и меня сразу забрали в приют.
- А отец? – осторожно спросил Дин.
- Отца у меня никогда не было. То есть биологически он, конечно, был, но я его никогда не видел. Даже имени не знаю. Кэмпбелл я по маме, это ее фамилия. Так что они, наверное, даже не были женаты. Знаешь, как это бывает: беременность, и папаша ребенка тут же исчезает. Я хотел его разыскать, но без имени это оказалось невозможно. Думаю, что он даже не знал обо мне. Что я родился. Если бы знал, то, наверное, забрал бы меня. По крайней мере, я хочу в это верить. Может быть, у меня даже были бы братья и сестры. Знаешь, Дин, я всю жизнь мечтал о том, чтобы у меня был старший брат, который бы меня защищал. Присматривал бы за мной.
Все это было настолько созвучно собственным мысли и тайным желаниям Дина, что он почти перестал дышать. Разве бывает так, когда кто-то там наверху слышит твои мысли и посылает тебе кого-то, кто мыслит на той же волне? Ведь нет. Или бывает?
В шесть месяцев Сэм Кэмпбелл угодил в жернова системы усыновления, из которых вырвался только с наступлением совершеннолетия. С самого нежного возраста он был красивым мальчиком, и желающих принять его в семью было хоть отбавляй. Одна загвоздка: через месяц-другой его возвращали обратно с жалобами на то, что родные дети его не принимают. Или кот все норовит его придушить. Или он просто странный, и от него у приемных родителей мурашки по коже. До года он сменил три приемные семьи, и каждый раз возвращался в приют Лоуренса. После этого директор решил, что нечего травмировать его лишний раз, и начал выбирать приемные семьи более придирчиво.