— Он понравился ей? — спросил Джейк.
На нем был свитер из регенерированной шерсти поверх водолазки и, как мне было известно, поскольку каждое утро я наблюдала в темноте, как он одевается, невидимые слои футболок и длинного нижнего белья. Перед тем как войти в дом, он всегда первым делом снимал ботинки, но его нижняя половина по-прежнему была облачена в старые военные штаны из магазина армейских излишков и гигантские шерстяные носки, на вид колючие, точно кактусы. А между ними и влажными, размягченными зимой ступнями обязательно надевались вторые носки. На руках он ничего не носил и клялся, что, по мере того как они привыкают к морозу, он несомненно становится все более проворным, способным проводить все больше часов на улице и выполнять все более тонкую работу.
— Конечно, он ей понравился, — ответила я, не желая признавать то, что было так очевидно, — что каждый ребенок, даже боязливый, влюбился бы в животное, слепленное из грязи и найденное у подножия относительно чистого туалета.
Он повернулся ко мне. Его щеки были все время красными в тех местах, где ветер пробирался под шерстяную шапку, низко надвинутую на брови, и шарф, завязанный над кончиком носа. Глаза, немного слезящиеся с непривычки к радиаторному теплу дома, показались мне водянисто-голубыми.
— Ничего другого я и не хотел для нее. Лишь бы она засмеялась, столкнувшись носом к носу с той штукой.
Я не могла сказать, что ревную не к своему ребенку, а к вещам, которые он начал делать, не могла заставить себя умолять его продолжить рисовать меня.
Он стащил все нижние слои футболок и термобелья одновременно и бросил их на постель, затем проследовал в ванную включить душ. Полностью одетая, я забралась вслед за ним в душевую кабинку.
— Что ты делаешь, Хелен? — спросил он, смеясь.
— Трахни меня, — попросила я.
Я не думала о том, что происходит со мной. Я начала гоняться за мужем, как некогда гонялась за матерью, по пятам, девочка-тень, пытающаяся быть тем, кем, как я считала, они хотели меня видеть.
Джейк перевалил через «лежащего полицейского» перед самым выездом из передних ворот Уэстмора.
— Сядь и поговори со мной, — сказал он. — Я знаю, ты не спишь.
Я уперлась рукой и села, как если бы была на уроке йоги и выходила из на редкость удачной позы трупа.
Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.
— Итак, после того как ты задушила свою мать, ты решила соблазнить сына Натали? Такой был порядок?
— Да.
Джейк покачал головой.
— Так ты еще и с детьми трахаешься.
— Ему тридцать.
— Что ж, моей — тридцать три, — откликнулся он.
— Твоей?
— Ее зовут Фин.
— Фин? Что еще за имя?
— А что поделаешь, если ее назвали Финеас в честь отца и сократили до Финни. Она работает в художественном музее Сайта-Барбары.
— Какая она?
— Может, о чем-нибудь другом поговорим?
— Например, о тюрьме? — предположила я.
— Или о том, что мы скажем Саре?
Он поставил машину на парковке напротив «Бургер Кинга». Рядом с магазином «Четыре угла», в котором я никогда не бывала.
— Чего-нибудь хочешь? — спросил он.
Я покачала головой.
Глядя, как Джейк придерживает дверь для молодой женщины с коляской и вторым ребенком на руках, я вспомнила, как мать дала мой номер телефона мужчине, который по весне прокладывал новые канализационные трубы.
— Я же говорила, чтобы ты никому не давала мой номер без спроса, — возмутилась я после того, как сантехник позвонил мне в третий раз.
— Твоя убогая жизнь — это твоя убогая жизнь, — ответила она. — Ты не должна так жить, если тебе не нравится.
Все было так просто. Она стояла у себя на кухне и завуалированно предлагала мне покончить с жизнью. Когда она понимала, что говорит, а когда нет?
Я гадала, какой характерный мотивчик играл в голове у отца, когда он поднял пистолет. Он упал со ступенек лицом вниз, кровь взмыла дугой и расплескалась сходящей на нет волнистой линией по всей лестнице. Он сделал это перед ней. О чем она умоляла его? Прекратить или не останавливаться? Как направляла мысли в его голове, точно постовой-регулировщик?
Я вылезла из машины и закрыла дверь. Джейк вышел из магазина.
— Сигареты, — сказал он. — Вот до чего ты меня довела. Садись.
На этот раз я села рядом с ним на пассажирское сиденье.
Он закрыл дверь машины.
— Я видел парк рядом с шоссе по дороге отсюда домой. Нам надо где-нибудь поговорить.
Я кивнула, а он завел автомобиль.
— Миссис Левертон была бы свидетельницей, — сказала я, когда мы выехали на шоссе. — Она видела нас обеих на боковом крыльце прошлым вечером. Я сидела там с мамой до того, как применила полотенце.
Джейк молчал. Я ощутила ветерок прошлого вечера. Увидела, как верхушки деревьев гнутся на ветру, свет у задней двери Карла Флетчера, услышала приглушенные звуки его радио. Его дочь, Маделин, была там прошлым вечером? Она что-нибудь заметила?
— Вон он, тот парк, который я видел, — сообщил Джейк.
Мы свернули с шоссе на подъездную дорогу к унылому маленькому парку, полному столов для пикника и мусора. Грили для барбекю из кованого железа, вделанные в бетон, выглядели так, словно их годами не использовали. Мы припарковались на размеченных по диагонали местах и вышли.
— Пенсильвания меня угнетает, — заметил Джейк.
— Я могу провести остаток своей жизни в Пенсильвании, — отозвалась я.
Джейк стоял на чахлом лоскуте травы и сорняков и срывал целлофан с пачки «Кэмела».
— Будешь?
— Нет, спасибо. У меня будет много времени, чтобы подцепить эту привычку в Грэйтефорде[42] или его женском эквиваленте.
— Боже!
Он глубоко затянулся сигаретой, почти как косяком, и дал дыму выйти через ноздри вместо рта.
— По-моему, они знают, Хелен. Нам надо придумать, что сказать.
— Ты женишься на Фин?
— Хелен, мы говорим о нашем будущем заключении.
— Моем.
— Окно — явный сговор с тобой. Ау?
— Ты расскажешь им почему, если придется, — возразила я. — У тебя все будет хорошо.
— Нет.
— Но это разумно. Ведь ее убила я. Ты вломился, только чтобы проверить, в порядке ли я.
— Меня спрашивали о твоем психическом состоянии, — произнес он, рассеянно глядя на сигарету, как будто кто-то другой поместил ее в его руку.
— И что ты сказал?
— Что ты чертовски в своем уме.
Он подошел поближе и обнял меня одной рукой. Притянул к себе, и я уютно прижалась к его боку, плечо поместилось в точности в его подмышку, как всегда помещалось.
— Ты такая…
— Какая?
— Невероятная. И всегда была.
Перед нами, между двумя неиспользуемыми грилями, стояло маленькое деревце, которое недавно посадила городская община. Я вспомнила, как читала о спорах — украшать город деревьями или выделить больше денег школам. Проволочная опора окружала ствол, и я задумалась, вспомнят ли, что ее нужно обрезать, прежде чем дерево медленно задохнется.
— Бедняжка, — произнес Джейк.
— Я или дерево?
— Вообще-то, твой отец. Ты думала, что выходишь за него, когда выходила за меня?
— Мне нужно было твое внимание.
— Ты его получила.
— Ненадолго.
— Такая у меня работа. Ты тут ни при чем.
Он склонил голову, и наши губы встретились. Мы целовались так, что я, пусть и ненадолго, покинула пределы мира, в котором дисциплина и самообладание, выдержка и решимость вели меня сквозь недели и годы. После он долго смотрел на меня.
— Мне придется рассказать им, что я знаю.
— Думаю, ты должен, — согласилась я.
— А как же девочки?
— Я расскажу Саре. И Эмили.
— Эмили не поймет, ты же знаешь.
— Как ты думаешь, имеет какое-то значение, что она была такой старой?
— Для Эмили?
— Для полиции.
— Какого-то специального послабления нет, насколько я знаю. Уверен, все зависит от того, как адвокат повернет дело.
— Я даже не знаю ни одного адвоката.
— Давай постараемся не думать об этом, хорошо?
42
Исправительное учреждение в Грэйтефорде — крупнейшая в Пенсильвании тюрьма строгого режима.