— Вы хотите сказать, что эта девочка…
— Не слушай ее! Бабка на старости лет совсем из ума выжила, — быстро сказал мужик, на лицо которого потихоньку возвращался румянец. — Тебе все померещилось, ночь, кладбище, темнота, всякое бывает. Каждый испугается.
Я-то всегда считала, что не из пугливых, но, наверное, он прав.
— Да, не слушай меня, деточка, — всполошилась бабка. — Говорю разное, а что говорю, сама не помню. Вышла я проводить внука, а тут вдруг ты как закричишь! Мы тебя сразу нашли и в избу занесли.
— Спасибо! — с чувством отозвалась я.
— Скажи-ка лучше, как ты на кладбище очутилась? — подозрительно спросил внук.
К этому вопросу я не была готова. Надо что-нибудь быстренько придумать. Пожалуй, подойдет жалостливая история по мотивам сказок о Золушке и Белоснежке. Такие сказки на людей хорошо действуют, слезу вышибают.
— Моя мачеха привезла меня на машине, высадила среди ночи у деревни и велела принести земли с кладбища, — с видом несчастной сиротинушки тихо сказала я.
— Зачем ей земля?
Кто же поверит в такую бредовую историю. Сейчас сочиню лучше.
— Она делает омолаживающие маски, а для них нужна могильная земля. Прямо из постели меня вытащила в одной ночной рубашке и сюда привезла. Здесь, говорит, кладбище старое, нетронутое. Земля самая подходящая.
— Зачем же ты живешь с такой злыдней? Уйди от нее!
Каждый так подумает. Сейчас объясню.
— Не могу. Она оплатила мою учебу в университете. За это я обещала у нее работать, — я всхлипнула и опять порадовалась, что молодо выгляжу, можно удачно прикинуться студенткой.
— Не повезло, но ты не реви, все образуется, — пожалел меня мужичок. Как все мужчины, он не любил рыдающих перед ним дам.
— Ничего, мне всего год учиться остался, а потом я замуж выйду, у меня жених есть.
— Это правильно, — одобрила бабка. — Женщине надо замуж выходить.
Так я и знала, что она это скажет. Тема закрыта.
— Мне очень неловко вас беспокоить, но мачеха уже уехала, испугалась, а мне в девять утра надо быть в университете.
— Я тебя довезу, не плачь. Я приезжал бабку навестить, продукты ей привез. Мне тоже утром на работу.
Мы вышли во двор, где стоял грязный «Москвич», а может и «Жигули». Кладбищенская ограда начиналась сразу за огородом. Я тепло распрощалась со старушкой, устроилась на заднем сидении и сделала вид, что сплю.
Несмотря на четкие распоряжения Влада, я не поеду с родителями в санаторий. Я поеду в станицу Вольготную и все-таки найду эту проклятую гробницу. Я не очень верила в существование этих сокровищ, не собиралась их искать, но жизнь заставляет. Я их найду, если они существуют, и сдам в ближайший музей, тогда от меня все отстанут и переключатся на тот музей. Пусть у его директора голова болит, как обеспечить охрану сокровищ. Я ухмыльнулась, кажется, это называется «делить шкуру неубитого медведя».
В семь часов утра машина остановилась возле дома Елены.
— Приехали! — весело сказал мужик.
Я подняла голову и сонно огляделась. Все-таки умудрилась заснуть!
— Ты мне сказала этот адрес.
— Да, спасибо, все в порядке, — зевая, поблагодарила я.
— Хочешь, я сам поговорю с твоей мачехой?
— Нет, я уж как-нибудь справлюсь, мне не привыкать.
— Да вот держи это, — веселый мужичок протянул мне узел из взятого в богатом доме для стриптиза прозрачного платка, который, как мне помнится, был привязан у меня на талии под ночной рубашкой.
— Что это?
— Как что? — обиженно удивился мужичок. — Твоя могильная земля! Платок тоже твой. Он на кладбище возле тебя лежал. Надо же тебе было куда-то землю насыпать. Не в подоле же тебе ее нести.
— Большое спасибо, я совсем забыла про землю!
— Зря забыла, мачеха тебя без нее домой не пустит. Ну, бывай!
— Еще раз благодарю.
Мужичок уехал, а я шмыгнула к подъезду. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из соседей заметил, что я бегаю в ночной рубашке и с узлом могильной земли. Но у подъезда, несмотря на ранний час, царило светопреставление. Васька, Ромка и Макс стояли возле своих дорогих машин и ругались так, что у меня начали сворачиваться уши в трубочку. Три десятка сырых яиц, разбитых об их машины, за ночь хорошенько засохли, и машины крутых парней выглядели мерзко. Не хотелось бы мне их отмывать.
— Да я тому, кто это сделал… оторву! Отрежу…, и… отрублю! — на разные голоса орали парни.