В болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, и даже более того, в последнюю ночь, которую я провела с ним, он сказал: «Не сдавайся». Тогда это не имело смысла, но сейчас он появился. Хотела бы я знать, что Кэл тоже борется за нас. Что он где-то внутри Криса, помогает мне и старается сдержать своё обещание. Может и так. Возможно, поэтому Крис так запутался. Интересно, когда Кэл пытается выбраться, похоже ли это на битву в голове Криса. Не знаю, запланировал ли Крис встретиться с кем-нибудь. Я собираюсь поговорить с ним об этом сегодня, потому что сама подумываю о встрече с кем-нибудь. Я хочу узнать гораздо больше об этом состоянии. Мне нужно поговорить с кем-то беспристрастным о том, что я чувствую, с тем, кто понимает всё это. Я никогда не виделась с терапевтом или психиатром, но я не могу думать о лучшем времени, чем сейчас.
Я пыталась придумать, как лучше сблизиться с Крисом. Вчера была моя первая ночь здесь, и я не хочу показаться ему ворчливой, но у него было около трёх недель, чтобы что-то придумать. Может быть, у него есть идеи, но он ничего мне не сказал.
Сейчас шесть утра, и до меня уже полчаса доносится шебуршание с кухни. И теперь запах бекона и яиц просто умоляет меня выйти из моей комнаты. Кэйлен всё ещё спит. Я хватаю зубную щётку и мчусь в ванную. Чищу зубы и плещу водой в лицо, прежде чем пойти на кухню. Великолепный запах завтрака, играющая музыка – дом кажется живым, несмотря на такую рань.
Возвращаясь домой, я привыкла входить в тихую кухню, в которой витал запах очистителя для воздуха. Войдя в кухню Скоттов, я вижу Криса. Боже мой, он без рубашки!
— Доброе утро, — говорит он оптимистично, ставя на стол две тарелки с беконом, яйцами и картофелем рядом с двумя стаканами.
— Доброе утро, — отвечаю, прикрывая смех из-за его небольшой подтанцовки под играющую музыку. Он краснеет, вытаскивая контейнер с соком из холодильника. Где его родители? Он определённо не должен быть наедине со мной на кухне без рубашки.
— Ты не против? — спрашивает Крис, с искренней обеспокоенностью. Он шутит? Он говорит о том, что так и не наденет рубашку?
— Э-э, — говорю я глупо.
— Музыка. Я не могу её включать, когда мои родители здесь, — он садится напротив меня.
Конечно, он не о рубашке, его это не волнует. Видимо, только меня её отсутствие беспокоит, очень беспокоит. Вчера мне удалось взглянуть на него одним глазком, когда он переодевал рубашку, но тогда у меня не было возможности хорошо его разглядеть. Теперь у меня место в первом ряду. Я не смогу есть или думать. Боже, работа на ферме должна была здорово позаботиться о его теле. У Кэла всегда было отличное тело, точёное и чётко очерченное, но я думаю, что бросание тюков сена и тренажёрный зал подтолкнули его к максимуму, потому что он более скульптурный, чем я когда-либо видела. На глаза попадается белая футболка с большим пятном, брошенная через один из стульев, что объясняет отсутствие его рубашки.
— На самом деле, мне нравится, — я делаю глоток своего сока, потому что прямо сейчас никак не смогу проглотить пищу. На его тарелке в три раза больше еды, чем у меня. Как он так много ест и удерживает живот в таком состоянии? Я должна перестать так много думать об этом животе.
— Где твои родители? — спрашиваю я, и мой мозг, наконец, выходит из дымки, вызванной гормонами и феромонами.
— Они должны забрать некоторые материалы утром. Вернутся днём, — отвечает он между укусами. Я наконец беру сосиску и кусаю. Очень хорошо.
— Кэйлен обычно спит в это время? — спрашивает он.
— Мы отстали от Чикаго на час. Она проснётся в течение часа или около того, — говорю я, запуская вилку в яйца на моей тарелке.
Они более лёгкие. Кэл любил взбитые…
— Ты много готовишь? — спрашиваю я с любопытством, вспоминая день, когда Кэл впервые сделал мне завтрак. Он был почти так же хорош, как этот, но Кэл просто не придал этому внимания и соблазнил меня. Жаль, что сегодня этого не произойдёт.