— Иди давай.
Коленки дрожат. Животные бессмысленно и больно ударяют меня тупыми башками, отпрыгивают, но уже набегают другие, где-то сзади, с боков, бодают; душно пахнет всей этой козлятиной. И я остановилась в совершенном отчаянье, как посередине реки, которая меня снесет сейчас течением и потопит. «Ма-ма», — шепнула я. Голос пропал, а хотелось кричать. Я подняла руку к голове и вдруг дотронулась до танкистского шлема. До его твердой, гладкой, местами поцарапанной кожи.
Понимаете, никогда больше не было у меня на голове этого настоящего танкистского шлема. Но были минуты, когда я вспоминала о нем, как будто именно его мне не хватало в те минуты.
Танкистский шлем помог: я поверила, что так и должно быть. Я — разведчик. Для вида гнала кнутом стадо. Оно постепенно затихало вокруг меня, а я пробиралась к противоположному краю дороги, и козы и овцы, бараны и козлы расступались, обходили меня, а маленькие козлятки терлись о мои ладони шелковистой шерсткой на лбу, где пробивались рожки, и забирали мои пальцы мягкими влажными губами.
Как трудно мне теперь, когда чьи-то недобрые глаза смотрят тупо и желто, и кто-то больно подталкивает меня, мычит или блеет, неожиданно и громко, и душно пахнет козлятиной, и нет рядом ничего, к чему бы потянуться и дотронуться рукой, чтобы почувствовать: вот я разведчик, иду по пыльной дороге, солнце начинает припекать, ну и что? Мы на войне. Отец погибает и присылает свой танкистский шлем сыну. В танкистском шлеме невиданная сила боев и наступлений. Сила разгрома фашистов. И эта сила становится моей силой. И я уже ничего не боюсь.
Настоящий танкистский шлем, мечта моя… Ты был бы сейчас смешным и нелепым на моей голове. Но ты нужен мне. Может быть, именно ты и нужен мне сейчас. Стань моей шапкой-невидимкой, проведи меня сквозь невзгоды и обиды, как провел меня через душное стадо, и выведи к светлому лесу и чистой реке.
Я ему доверяла больше, чем улицам. Я совсем не боялась леса в моем детстве. Я знала по имени его цветы, кусты, грибы и ягоды. Меня тянуло к нему так, как других девочек тянет к куклам или мальчиков — к солдатикам.
В моем большом городе очень далеко до того леса. Но добраться можно. Я только боюсь, а вдруг теперь ничего не увижу там?
«Белых» нигде не было. Зато сверху я заметила наших — в зарослях, по ту сторону узкой Истры. Красный флажок бился перед входом в замаскированный шалаш. Мне захотелось тут же заорать: «Эгей, братцы кролики! Мы с Санькой идем, пулемет у «белых» увели! Ура!» Но я почему-то не закричала и вернулась за Санькой, на ходу надевая красную повязку.
Санька перебежал через дорогу, и пулемет грохотал деревянными колесами по засохшим колеям. Санька тянул его за собой на веревке. Они были как два брата. Желтая Санькина физиономия с желтыми вихрами и желтый ствол пулемета. Оба круглые, крепкие, прочные. Казалось мне, что и пулемет улыбается, как Санька: рот до ушей, хоть завязочки пришей. Я радовалась им и радовалась нашим за мелкой речкой, которую можно вброд перейти.
— Давай закричим нашим, а? — предложила я.
— Ты что, дура или хитрая? А если «белые» на этом берегу маскируются?
— А ты их видел? — обиделась я.
И все-таки мы спускались осторожно. Только мелкие камешки осыпались вниз и трещали тонкие, сухие ветки. Теперь я шла впереди. Желтый ствол пулемета торчал у меня из-под мышки, и я придерживала его двумя руками. Санька кряхтел сзади. Он держал колеса, и ему было плохо видно, куда мы идем.
Я представляла себе: вот закончится «война», всех выстроят на линейку, а нас с Санькой вызовут к флагу.
— Флаг поднять! — скомандует нам Миша.
— Есть, поднять флаг! — отсалютуем мы.
Затрубит горн. Забьют барабанные палочки Альки Суркова. Мы будем медленно тянуть на себя трос, перебирая его руками, и флаг плавно поплывет вверх по мачте. Он только вверху развернется, и тут подует сильный ветер. Флаг забьется, весь пойдет красными волнами. Все запрокинут головы и будут долго смотреть на флаг.
— Ты оглохла, что ли? — Санька толкнул меня пулеметом. — Замри.
Где-то поблизости тихо разговаривали.
— Может, наши? — спросила я.
— Узнай и доложи, — отрывисто сказал Санька.
Мы осторожно опустили пулемет на траву, и я пошла.
— Санька, — оглянулась я, — если они нападут на меня, стреляй из пулемета.
— Соображалка у тебя работает? А если их много спряталось? Лучше беги к реке, к нашим. Я пулемет буду спасать. Давай двигай.
Деревья кончились. Я лежала на опушке и следила из-за пня за поляной. Как будто тихо. Переползла вперед, к кустам орешника. Залегла. Сердце стучит. В шлеме жарко, но очень приятно. Хорошо, что Санька не успел отобрать. Я снова погладила настоящий танкистский шлем. Сидеть бы сейчас в боевой машине и мчаться по этой поляне. Р-раз — и танк в реке. Р-раз — и перемахнул реку. Развернулся — и по «белым». Дым, огонь, «белые» бегут сдаваться…