Обычаи старики соблюдали здесь строго. Свадьбу праздновали в двух половинах дома: мужчины отдельно от женщин. Гульчахра, прислонившись к стене, ухитрилась задремать, но услышала над собой мужской голос, по-юношески мягкий:
— Салям алейкум!
— Музыкант пришел, — заговорили старухи.
В дверях стоял, чуть прищурившись от света, высокий парень с густыми длинными волосами. Карим повел крепкими, округлыми плечами, руки, сильные, крупные, сжимают край дойры, и дойра чуть слышно гудит в его нетерпеливых руках.
Гульчахра сонно улыбнулась ему и показала рукой: садись рядом. Но Карим остался стоять, почти касаясь чустом — тюбетейкой с черным и белым рисунком специально для мужчин — глиняного потолка дома и ни на кого не посмотрел.
«Ах, какой вырос парень», — подумала Гульчахра, любуясь Каримом. Кажется, совсем недавно они вместе ходили в школу.
Теперь Карим студент. Пришел на свадьбу к своему другу. Он лучше всех в кишлаке играет на дойре, потому что его отец до войны тоже лучше всех играл на дойре, и отец его отца был самым лучшим музыкантом в кишлаке. Карима пригласили на свадьбу играть, а Гульчахру — танцевать. Гульчахру на все свадьбы зовут танцевать. Она работает на джутовой фабрике, недалеко от кишлака. И выступает в самодеятельности. Ее все знают. И все любят, когда Гульчахра поет и танцует. А она так много людей видела со сцены, с круга, где танцевала, и никого вокруг не запоминала. Потому что все забывала, когда танцевала: так хорошо становилось Гульчахре, когда песня ее, как душа окрыленная, даже в самую темную ночь грела, словно солнышко, и лучи его были добры ко всем равномерно распределяли свое тепло.
Только все собрались, а тут пришлось выходить на улицу, там уже стояли машины — пора вместе с женихом ехать за невестой.
Апи, задирая белоснежные одеяния, храбро ставили одну ногу на колесо, а другую перекидывали через борт грузовика. Грузовик, полный женщин, нарядных, шумных, стиснутых так, что не пошевелиться, готов был ринуться в путь.
Гульчахра ждала, пока все усядутся. Потом, когда грузовик уже дернулся, зацепилась за борт, подтянулась, вскочила в кузов, взлетела как яркая птица и встала рядом с Каримом.
— Буду петь, — объявила она старухам, и те одобрительно закивали.
— Карим, играй, — приказали они.
И Карим поднял дойру.
Над притихшим обезлюдевшим кишлаком, под далекими старыми звездами буйно мчались по остывающей земле, поднимая сонную холодную пыль, грузовики. И с первого, где были женщины, понеслась песня, похожая на русскую частушку с повторяющимся припевом.
Запела Гульчахра, сдвинув густые брови над серыми глазами, и женщины хором подхватили припев.
— Красивый и молодой жених, — пела Гульчахра, — пусть будет тебе во всем удача!
— Ёр-ёр-ёронэ, — вторили ей женщины.
— Но когда ты станешь мужчиной, не будь похожим на наших мужей…
— Ёр-ёр-ёронэ…
— Наши мужья в колхозе больше любят подремать в тени чинары, чем работать.
— Ёр-ёр-ёронэ-э-э, — поют и хохочут женщины, и старухи прячут свой смех в платки, а сами хлопают Гульчахру по плечу: молодец, еще, еще…
И Гульчахра рассказывает, о чем думает сама, что слышала от знакомых женщин, что видела в жизни, слова ее сами складываются в песню.
От песни теснее стало в грузовике. Гульчахру так прижали к Кариму, что она слышит, нет, чувствует плечом, как очень близко стучит под тонкой рубашкой горячее, сильное сердце Карима.
Карим не отстраняется от Гульчахры, но смущается и резче, чаще выбивает ритм рукой по круглому дну дойры. Звенят на ее краях бубенцы, и еще веселее, еще злее, задорнее поет Гульчахра. Смеются женщины, теснее становится в кузове.
Грузовик встряхнуло на дороге. Гульчахра нечаянно схватила за руку Карима, но не отпустила ее, заглянула ему прямо в глаза, как девчонка, улыбнулась, сморщив нос. «Какая сильная у тебя рука, Карим», — грустно подумала Гульчахра, но ничего ему не сказала, отпустила его руку.
— А ну, громче: ёр-ёр-ёро-о-нэ-э, — крикнула она, запела, и женщины поддержали ее. — Наши мужья как старые жирные крысы…
— Ер-ёр-ёронэ…
Свадьба приехала в дом невесты. Старухи первыми расселись на лучших местах, привычно подобрав под белые платья подвернутые аккуратным калачиком ноги.