А в первую ночь еще было страшно.
Натянули палатку. На двадцать пять человек. Посередине — нетопленая печка. Вокруг — дождь, холодный, резкий. На полу грязь, занесенная с улицы, которой была окраина тайги. Ночью поднялся ветер. Юлина кровать стояла в самом углу. Юле казалось, что этот сумасшедший ветер все порушит, сметет с лица земли, унесет немедленно и неизвестно куда.
Может быть, она тогда плакала, в ту ночь. Но первое ощущение Сибири осталось в памяти совсем другим.
Утром, после бессонной ночи, собрались и пошли в столовую. Юля в белых лаковых босоножках с первого шага увязла по колено в грязи. Увязла и молчит. Подошел здоровенный парень в огромных болотных сапогах, молча вытянул Юлю из грязи, поднял на руки и вынес к столовой. От его серо-зеленого ватника пахло табаком, бензином, дождем. И, конечно, решила Юля, у этого парня должно быть очень доброе сердце. Она не понимала только, как это получилось, что незнакомый человек так вот просто взял ее на руки, понес, прижимая к себе, а она… она так опростоволосилась, так забыла обо всем на свете — от страха ли, от счастья или от предчувствия чего-то, не бывавшего еще с ней, — даже не поблагодарила. Как будто ее каждый день на руках носят. Встала на ноги. Одернула юбку. И гордо так пошла к своим девчатам. Уже от них оглянулась. Запомнила на всю жизнь круглый затылок, русые, густые, немного длинные волосы. Широкий солдатский ремень поверх ватника.
В столовой Юля все не решалась посмотреть в ту сторону, где сидел ее спаситель, — она ведь глаз с него не спускала, пока он не сел за стол, — но и удержаться не смогла: все-таки нашла глазами, улыбнулась ему издали, через шесть длинных столов — заметил ли?.. Неизвестно. Взглянуть на него — могла. Смотреть — сил не было.
После обеда выбирали профессии, и Юля решила учиться на каменщицу.
На берегу сибирской реки Томи предстояло построить гигантский металлургический комбинат.
— Первые палатки оставим для музея, — как-то размечталась Ольга, принимая от Юли кирпич. С Ольгой Юля познакомилась еще в Московском райкоме, когда получали комсомольские путевки. Красивая, веселая Ольга — вот такой Юля хотела бы быть в своей жизни.
— Обязательно, — улыбнулась Ольге Юля. — А в эти ясли будут ходить твои дети, спорим, будут? — говорила она, перебрасывая Ольге очередной кирпич. Ольга — высокая, румяная, крутые густые кудри выбиваются из-под платка — парни на стройке ей проходу не дают, смеется Ольга:
— Это еще как сказать, а может, твои раньше моих сюда притопают?
Юля краснеет, но темных глаз не опускает, смотрит на Ольгу весело. Ловко кидает снизу метра на полтора вверх, Ольге, кирпич, Ольга еще выше — приемщице. Строят первые на гиганте ясли.
Рядом росли кирпичные дома. Стройку начали с жилья.
Скоро появился поселок.
Возможно, наблюдателям со стороны и могло показаться, что дома в поселке росли как грибы. Но Юля почувствовала эти дома на всю жизнь, первые в своей жизни дома — на ощупь.
Одна стена до сих пор снится Юле, и, когда она снится, Юля с головой закутывается в одеяло. Стояли сорокаградусные морозы, но комсомольцы решили продолжать работу. Даже тогда Юля ни на минуту не пожалела, что приехала в Сибирь. Коченели руки. Перехватывало дыхание. Юля приходила со смены в только что отстроенное общежитие и в чем была валилась на кровать. Девчата раздевали ее, растирали, умывали, поили чаем с домашним малиновым вареньем и с медом, укутывали в пуховые платки. Наваливали сверху свои одеяла. Никто не смеялся над Юлей, и никто не ругал ее. И, блаженно засыпая под разговоры, песни, смех хороших девчат, согреваясь до самой души, Юля больше всего боялась, что назавтра заболеет и не сможет встать, выйти на работу. Дома, в Москве, стоило подуть сырому ветру — и Юля уже лежала с температурой и пила горячее молоко с медом и с содой. Сибирь с первой же зимы не отнимала здоровья — наполняла им. И утром Юля вместе с подругами, бодрясь, припрыгивая, поколачивая рукавицей о рукавицу, торопилась на стройплощадку.
За всю зиму ни разу не встретила она того здоровенного парня, который вытащил ее из глубокой лужи и которого, как ей казалось, она узнала бы с закрытыми глазами, только бы прислониться еще раз к его ватнику и опять различить в нем сложный, незабываемый запах табака, пыли, бензина, дождя… Можно и снега…
Приближалась весна, и Юля даже на новом месте ждала чуда.
Он постучал в их комнату, когда там сидела она одна. Юля открыла, обомлела, а он, не замечая ее, поверх ее головы заглянул в дверь и спросил Ольгу.