— От это багаж! — зашумел узенький дидусь в большом потемневшем соломенном брыле на лохматой голове.
И вот резиновые сапоги удобно устроились между лакировками нарядной бабоньки и кедами практикантки из областной газеты.
— Со строительства элеватора? — спросила нарумяненная бабонька.
— Ага.
— Куда ж это?
Светка посмотрела грустными-грустными, серыми, подпухшими от слез глазами на сливавшуюся с небом дорогу и жалобно, словно нехотя, соврала:
— У меня мама заболела. Вечером позвонили из города — я даже не переоделась, побежала на автобус. А автобус уже уехал.
Больше Светке ничего не хотелось говорить этим случайным попутчикам, с жадным любопытством вглядывающимся в нее. Какое им дело до ее настоящей беды, разве поймет кто ее, злую и сумасшедшую, влюбленную в бессовестного Витьку так безрассудно, что теперь хоть на край света от него беги…
А они все подробно выспрашивали у нее, куда ей добираться, где живет мама, с каким-то, казалось Свете, назойливым упрямством за долгую дорогу наскучивших друг другу людей. И Светка опять что-то врала.
— Но-о-очью — и одна! Посмотрите на эту девулечку — какая она смелая и как любит свою дорогую мамочку! — бабонька повела подведенными бровями и вдруг задумчиво и протяжно: — А ко мне моя доченька не спешит…
— Ха! — встрепыхнулся дидусь и вертанул своим брылем в сторону припечалившейся бабоньки. — Да у тебя, Ефросиння, ни одной дочки нэма!
— Вот я об том, старый, и горюю-у-у… — качнулась Ефросинья.
— Развели тоску, а девушка спать хочет, — загудел шахтер из Макеевки.
Светка встрепенулась, тряхнула головой и сонно сказала:
— Нет-нет, не беспокойтесь, разговаривайте, я не сплю. Я так. Тепло-о-о… — она робко улыбнулась, положила золотой шар своей головы на теплое, мягкое плечо бабоньки и глубоко, с всхлипом вздохнула, словно только что всласть наплакалась.
— Эх вы… — тихо осудил попутчиков шахтер. — Замолкните, поняли?
— Спасибо, добренький, научил, — негромко огрызнулась Ефросинья, сверкнув на шахтера карими глазами. — Слушаемся, товарищ командир!
Светке уютно, будто дома. Старомодный, подбитый в плечах ватой жакет бабоньки так же мягко шерстит, как пестрый валик на любимом диване дома, у мамы. Ее быстро укачало, пухлые пальцы медленно разомкнулись, и темный чемоданчик с серыми махровыми краями, замазанный на углах чернилами, брякнулся к кедам практикантки.
Светка спала. Спала и видела красивые, цветные сны и улыбалась им чистой, искренней улыбкой.
— Спит? — скосила на нее глаза Ефросинья, боясь пошевельнуться.
— Умаялись они, — уважительно пояснил дидусь.
Молодчина шофер гнал грузовик по правилам всех донецких водителей: больше газу — меньше ям. И машина летела на четвертой скорости, громыхала на всю степь.
Попутчиков подбрасывало на ухабах, а Светка ничего не чувствовала: спа-ла. И люди берегли ее сон. Все молчали, и только суетливый дидусь, всю дорогу выкрикивающий одну и ту же шутку после каждого ухаба, повторял ее и теперь, но уже шепотом.
— Шахтарчик, друже, — хрипел он, когда после очередного ухаба все грузно плюхались на неоструганную доску, — поклычь шофэра!
— Зачем, дед? — наигранно удивлялся шахтер.
— Хай вин повэрне, трэба ще раз ций ухаб повторыть!
И все тихо смеялись над неугомонным стариком, а у дидуси под темным брылем, словно озорные мышата, шныряли серые глазки, прикрытые соломой густых, кустиками бровей.
Только один раз машину так тряхануло, что чемоданчик с махровыми краями отлетел к заднему борту. Он с треском раскрылся, будто пополам раскололся, и по доскам грузовика растянулось цветастое капроновое платьице, и, подпрыгивая, перевернулись туфельки на прямых тонких каблуках.
— О это багаж! — опять завел дидусь, но тут же смолк. Шахтер встал во весь рост, широко расставив для упора ноги, аккуратно собрал в чемоданчик вещи и так, незапертым, задержал его в руках:
— И денег нет, и жратвы нет, и до дому, говорит, еще далеко…
— Ей у развилки вылезать, — напомнила практикантка, — а потом пока до Донецка доберется, пока билет возьмет…
Шахтер, все еще раздумывая, нерешительно полез в пиджак и достал деньги. Он медленно перебрал их, не считая, потом вынул пятирублевую синюю бумажку и сунул ее в матерчатый карман, пришитый к подкладке чемоданчика. Нечаянно наткнулся там на маленькое зеркальце, зачем-то вытащил его, повертел в красных руках и машинально посмотрелся. Он был так удивлен, словно из зеркала какой-то неожиданный незнакомец уставился на него. Потом сразу смутился, оглянулся на соседей, заморгал короткими, будто опаленными, темными ресницами, сунул зеркальце назад и как ни в чем не бывало начал закрывать замок.