Но не гладкая плюшевая дорожка «счастливчика-вундеркинда» привела его к дирижерскому пульту. В 1960 году он учится по классу скрипки, в 1962 году «переходит на альт» и параллельно занимается на дирижерско-симфоническом факультете. Заканчивает консерваторию, работает альтистом Оперной студии, но все еще остается студентом «своего» факультета. Он был студентом этого факультета и тогда, когда очутился в шестерке победителей II Всесоюзного конкурса дирижеров в Москве, и когда был приглашен главным дирижером симфонического оркестра Кисловодской государственной филармонии (пришлось перейти на заочное отделение), и когда получил первую премию в Риме на V Международном конкурсе дирижеров, организованном Академией Санта Чечилия.
Диплом об окончании дирижерско-симфонического отделения Ленинградской государственной консерватории был получен Юрием Ивановичем Симоновым, когда он уже работал главным дирижером Большого театра Союза ССР.
Это его стихия, жизнь, его мир, вне которого он не видит смысла и применения своего существования. Даже пока учился в Ленинграде, он дирижировал оркестром музыкального училища имени Мусоргского, самодеятельным симфоническим оркестром Выборгского Дворца культуры…
Сконцентрировать свою волю, желание, страстность, все, что узнал о жизни и что хочешь знать о ней; одного себя раздать по частям всему оркестру, запеть скрипкой, виолончелью, позвать фаготами, вздохнуть тубой, прошептать ударными, чтобы потом заставить всех их дружно помочь тебе, потому что то, о чем хочешь рассказать сам, одному невозможно, а нужно всем вместе, ведь это не вмещается в одном человеке. Это заполняет его, организует его творческую натуру на такие приливы музыкальной щедрости, которые делают счастливыми всех, кто становится свидетелем полного разоблачения дирижерской души.
«Пучок энергии», — сказал мой сын о воробье. Если он все знает, пусть попробует определить: кто же такой или что же это такое — дирижер, в двух словах. А мне «пучок энергии» — нравится. Очень точно, и не только об этой птице.
Но мы оставили наших молодых людей в одном городе, в самом начале их творческих дерзаний и грез. Николая Андреевича встретил балакиревский кружок: тут все свои, знакомые, родные еще по юношеским временам, когда заходил к ним на огонек, погреться около музыки, после занятий в Морском корпусе, — сам Балакирев, Кюи, Мусоргский, позднее потянулся к ним Бородин… Все молодые, даже трудно сейчас представить себе, какие молодые и отчаянные люди были эти теперь заакадемиченные до полных седин единомышленники «Могучей кучки».
Итальянские оперы о чужой жизни, где и любят-то и страдают не по-нашему, где хор существует только для того, чтобы изображать удивление по поводу приезда заметной особы или поднимать кубки во здравие ее, звучали фальшиво и лишь для властвующих особ успокоительно. Лучшие сыны отечества, каждый в своей сфере труда, обращаются к народу, понимают его великую силу, его правду, почитают его истинным хозяином и творцом России. «Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло нам о нашем будущем», — разъяснял настроения передовой части русского общества своего времени Белинский.
При одной только мысли о «предстоящей поездке в глушь вовнутрь Руси» Николай Андреевич вспоминает, как в нем мгновенно возбудился «прилив какой-то любви к русской народной жизни, к ее истории вообще и к «Псковитянке» в частности и как под впечатлением этих ощущений», продолжает композитор, «присел к роялю и тотчас же сымпровизировал тему хора встречи царя Ивана псковским народом…»
Балакиревцы дружно изучают народное песенное творчество, широко используют его в своих работах. Дорогу им уже проторили Глинка, Даргомыжский, Серов, приветствовавшие появление балакиревской молодежи. В «Могучей кучке» нет ни одного профессионала-композитора (в современном обозначении этого слова, подразумевающего специальную консерваторскую подготовку): выпускник школы гвардейских подпрапорщиков Модест Петрович Мусоргский, доктор медицины, ученый-химик Александр Порфирьевич Бородин, морской офицер Николай Андреевич Римский-Корсаков. Какая могучая стихия ощущения музыки и ее неразрывности с продолжением собственной жизни перевернула, вздыбила, увела от военных и партикулярных дел этих молодых людей в мир народных напевных мелодий, в мир, который родил их на русской земле, в России. Поэтому жизнь их значительно усложнилась, с точки зрения здравомыслящего человека, но наступило состояние гармонии, любви к своему делу: сердце принимало горячее участие в работе каждого. Горячо было.