— За обедом соловей, а после обеда воробей, — объяснила она грузчикам. Те не возражали, и он не сопротивлялся: погрузиться — это только полдела. Какая от воробья помощь при разгрузке в новом районе Москвы, где на девятый этаж все надо переть на себе?
Но если вернуться к опустевшему дому, где варежка, как воробей в стужу, жалась к крыльцу, то ни варежки, ни воробьев вокруг, ни самого дома уже нет. «Хоть бы душа одна!» Пепел.
Строительная площадка. Это рядом с нашим теперешним большим светлым домом. Я просто вспомнила, как недавно горел тот последний старый дом на нашей улице: полна коробочка золотых воробышков.
Ловкие, живучие пройдохи воробьи. Они сейчас состоят на довольствии конюшен при ипподроме, крутятся возле цирка: у черного входа всегда есть чем набить желудок. И из всего животного мира нашей планеты, представленного в Московском зоопарке, только они пользуются даже там абсолютной свободой.
Наверно, это совершенно бессознательно способны понять и оценить одни дети, потому что только в детстве осеняют человека неуловимые предчувствия будущего.
Дети таскаются за родителями по зоопарку; добросовестно восхищаются слонами и пингвинами; терпеливо ждут, пока родители высморкаются и утрут слезы веселья в обезьяннике; послушавшись старших, повисят на решетке открытого вольера с тиграми и кинут им кусок недоеденного бублика, обсыпанного маком. И вдруг у самого выхода вцепятся в родительские рукава, сразу забудут про мороженое, которое клянчили, и громко обрадуются обыкновенному воробью.
Он что-то поклевывает на дороге под шаркающими ногами посетителей. «Он смел и доверчив там, где его не трогают», — заметил А. Э. Брем.
Воля и свобода всегда притягивают к себе и потрясают детское воображение.
— Смотрите: воробей! — объясняют родителям дети.
1970