Фрам пробежал улицу, снова свернул и свернул еще раз. Сердце его бешено колотилось. Он боялся новых встреч с людьми и залез в разбомбленный дом. Здесь он отдышался.
Если бы не было этого лютого года, Фрам, наверное, смог бы просуществовать. Он бы стал бродячей собакой. Выискивая еду, он болтался бы по дворам, по рынкам, его видели бы у мясных лавок. Но мясные лавки хранили только разноцветные муляжи, и собака была обречена на гибель.
Фраму хотелось есть, но понять, что он никогда не получит еду, он не мог. Ему снилась еда, и это еще больше убеждало Фрама, что еда существует и, значит, он ее получит.
Ему снилось тепло: печурка, дрова трещат, это от них бывает тепло. Тепло существует. И это значит, что он найдет его.
Днем он скрывался. Когда темнело, выходил из разбомбленного дома, уверенный, что получит еду и сможет согреться. Так прошло трое суток. Фрам был еще жив.
С наступлением темноты он, как всегда, вышел на улицу и наткнулся на человека. Фрам заворчал и ощерился. Эти развалины были его домом, здесь нечего было делать посторонним. Не Фрам, а человек должен был уйти отсюда, и Фрам зарычал сильнее.
— Чего же ты сердишься? — спросил человек.
Фрам, не понимая, что говорит человек, услышал в его голосе доброту. Возможно, что этот человек бросит ему кусочек мяса или даст хлеба.
Но этого человек не сделал. Он только повторил:
— Что ж мне с тобой делать? — И пожал плечами. — Ну, пошли…
Фрам осторожно вошел в дом человека. Забившись в угол, он наблюдал, как человек открывает вьюшки, кладет дрова в печурку, чиркает спичкой. Человек подозвал собаку, взял за ошейник и прочел вслух надпись, вырезанную на ошейнике, — «Фрам».
— Фрам, — сказал человек. — Не возражаю.
Затем человек улыбнулся и сказал:
— Моя фамилия Алешин. Есть еще имя и отчество — Андрей Федорович.
Фрам лег у печки. Все это напоминало приятные сны. Напоминало это и Стрельниковых.
— Не знаю, что мне с тобой делать, — опять сказал новый хозяин. — Я сам голоден как собака.
С этими словами он вынул из кармана небольшой ломоть хлеба и бросил половину Фраму. Фрам поймал кусок. От куска остро пахло едой. Повизгивая, он съел хлеб. Съев, почувствовал, что изнывает от голода.
Новый хозяин согрел на печурке суп, затем быстро начал есть, но не доел и отдал остаток собаке. Фрам, снова повизгивая, вылакал остаток. Есть хотелось по-прежнему.
— Ну черт с тобой, — сказал Андрей Федорович, — больше у меня ничего нет.
Он подождал, пока потухла печурка, закрыл вьюшки и лег на постель, бормоча:
— Ну времена, ну времечко…
Вскоре он уснул.
Фрам не спал, но он был доволен, что рядом спит человек и что можно слушать его дыхание.
Утром Андрей Федорович проснулся, удивленно посмотрел на Фрама.
— М-да… История… Что ж, ладно, живи здесь, иси, — почему-то прибавил он. И дальше стал говорить с Фрамом на каком-то совершенно ломаном языке: — Я ушел, ты сидишь здесь… Мне далеко ходить. Завод, да… ух, далеко. Трамвай — нет.
Наконец он запер дверь и ушел.
Вернулся Андрей Федорович к вечеру. Он принес с собой мешок, а в нем были кости. Он дал их Фраму. Глядя на то, как Фрам возится с ними, Алешин удивлялся: трижды вываренные кости, неужели они способны доставить такое огромное удовольствие?
Но больше Андрей Федорович не пожимал плечами и не спрашивал: «Что мне с тобой делать?» На следующий день он встал рано и сразу же начал что-то мастерить.
Несколько раз он обращался к собаке с одной и той же фразой:
— Так-то, друг, довольно, значит, даром хлеб есть.
В полдень он вывел Фрама на улицу и стал приспосабливать непонятные собаке вещи.
Андрей Федорович вынес из дома санки, велел Фраму стать впереди них. Не прошло и часу, как Фрам был впряжен.
— Так-с, — сказал Андрей Федорович и сел в сани. — Поехали.
Фрам не понимал, чего хочет новый хозяин. Тогда Алешин вылез из саней, взял Фрама за ошейник и пошел вместе с ним вперед. За Андреем Федоровичем и Фрамом двинулись сани.
— Попробуем, — сказал Андрей Федорович. Он снова влез в сани и опять сказал: — Поехали!
Фрам сделал шаг вперед, шаг вперед сделали сани с сидящим на них Андреем Федоровичем. Еще шаг вперед, быстрее, быстрее, быстрее!..
Они проехали квартал. Андрей Федорович был в веселом настроении. Он щелкал кнутом, кричал: «Но-о!» — затем стал учить Фрама поворачивать влево и вправо.
— Даровитая собака, — сказал Андрей Федорович, после того как они вернулись домой.
Вечер прошел отлично. Фрам грыз кости. Алешин незлобно жаловался на жизнь. Потом вдруг спросил Фрама: