День был холодный, пасмурный. Изредка пробивалось неяркое солнце, но сейчас же пряталось за неподвижные облака. Построив свой дивизион, Черняев, как было ранее приказано, вывел его в хвост штабной батареи.
Он издали увидел Валю. Знакомым движением она вся подалась вперед. Но теперь это движение не казалось ему напряженным.
После парада начали грузить вещи в машины. Черняев поздоровался с Костровым.
— Вот как уезжать приходится, — показал он на носилки.
— Будете в Ленинграде, там врачи хорошие…
— Врачи! Я там и без врачей поправлюсь. Да, да, мне бы только доехать!
— Папа, тебе вредно волноваться, — строго сказала маленькая дочка Кострова.
«Это она старается быть похожей на свою старшую сестру, на Валю», — подумал Черняев и вдруг с необычайной остротой почувствовал боль от близкой разлуки.
Подошла Валя, и Черняев помог ей забраться в машину.
— Ну, до свидания, — сказал Черняев, — счастливо вам доехать!
— До свиданья, товарищ майор! — крикнул Костров.
— Моторы! — приказал Ларионов.
Валя перегнулась через борт и протянула обе руки Черняеву.
«Какое у нее детское лицо, — подумал Черняев, — нежное, как у маленькой девочки. Еще недавно в Стрельне она играла в пятнашки…»
Машина тронулась. Черняев сжал Валины руки, сделал несколько шагов и еще долго смотрел вслед.
— Товарищ майор! — услышал он голос командира полка.
Черняев повернулся. В двух шагах от него стоял Ларионов.
— Слушаю, товарищ полковник.
Ларионов пристально взглянул на него, кашлянул и своим обычным отрывистым голосом сказал:
— Будете обедать сегодня у меня. Ясно?
— Слушаю, товарищ полковник.
Командир полка редко звал к себе в гости, и Черняев подумал, что, наверное, Ларионову хочется с ним поговорить.
Длинная кривая улочка вела от площади к дому, где жил Ларионов, и, пока они шли, Черняев думал, что, вероятно, командир полка начнет тот самый разговор, которого Черняев ждал, но не решался сам начать. Но Ларионов шагал молча и до самого дома так ничего и не сказал.
«Значит, надо начать разговор мне, — подумал Черняев, томясь молчанием. — Да, надо начать мне. Ведь он старше меня. Он в отцы мне годится». Разница в возрасте теперь не мешала, а, наоборот, по-новому сближала его с Ларионовым.
Они вошли в дом. Крохотная передняя была битком набита шинелями. Глядя на них, Черняев без труда угадывал: командир первого дивизиона, командир третьего дивизиона, начальник штаба… Значит, он не один? Какой же тогда может быть разговор? Лучше всего отказаться от такого обеда. Под любым предлогом…
— Товарищ полковник, — начал Черняев, но в это время Ларионов быстро подошел к нему.
— Знаю, — сказал он. — Знаю и понимаю. Но не беги от людей. Понял?
— Понял, товарищ полковник, — сказал Черняев тихо. От этого внезапного перехода на «ты» ему сразу стало теплей. Как будто где-то совсем близко зажглась яркая лампочка и осветила длинный и нелегкий путь.
За обедом Ларионов шутил, рассказывал смешные истории, но Черняеву казалось, что командир полка говорит только с ним, что разговор, начатый там, в прихожей, продолжается.
К концу обеда адъютант командира полка доложил, что прибыл связной с пакетом от генерала.
— Давай его сюда, — сказал Ларионов.
Адъютант принес большой конверт, залитый сургучом. Ларионов, застегнув воротник гимнастерки на оба крючка, сорвал печати. Прочтя бумагу, он расписался и аккуратно поставил дату.
— Товарищи офицеры, — сказал Ларионов. — Нам приказано выступить на рассвете.
…И снова колонна полка выстроилась на шоссе. Накрапывал холодный дождь. Черняев в плаще и кирзовых сапогах ходил взад и вперед возле машин своего дивизиона, ожидая команды.
«Как все удивительно изменилось», — думал Черняев, вспоминая то далекое утро, когда они пришли сюда, и свое легкое, беззаботное настроение. Но тут он подумал, что ни на что другое не променял бы незнакомую ему раньше горечь и боль, без которой не бывает настоящей любви.
Лешка, что-то напевая, завязывал вещевой мешок. Черняев окликнул его.
— Слава богу, слава богу, сейчас поедем, — с серьезным лицом сказал Лешка. — Я прямо заболел здесь с тоски.
Черняев засмеялся:
— Тосковать теперь не придется.
Прозвучал походный сигнал. Громкий, отрывистый голос Ларионова был слышен по всей колонне. Черняев вскочил на крыло машины, чтобы лучше видеть, как пройдет его дивизион.