А время бежало быстро. Прошел год. Письма Федора Никитича становились тревожными. Он стал часто болеть. Звал жену к себе. Но она не спешила. Отговаривалась тем, что ждет внука. Кто его будет нянчить? Кто поведет хозяйство?
Однако вскоре Петр убедился, что не ожидание внука привязывало тещу к Билимбаю. Она за последнее время очень изменилась, к хозяйству стала нерадива, все заботы по дому переложила на Олимпиаду и нанятую в услужение хромоногую Агашку, тоже крепостную девку Строгановых.
Еще молодая, красивая теща увлеклась безмужней вольной жизнью. От молодых стала она держаться поодаль, словно жиличка. Из комнат на первом этаже переселилась в мезонин.
Она и прежде любила наряжаться, но была домоседкой, а теперь почти каждый вечер уходила к подруге-вдовушке, где собиралось небольшое общество картежников.
Когда возвращалась Марфа Даниловна, ни дочь, ни зять не знали. Верно, поздно, потому что оба они уже спали.
Однажды ночью Петра разбудил странный шум в прихожей. Он прислушался, узнал приглушенный смех тещи и, осторожно ступая босыми ногами по шершавым, скобленым половицам, вышел в горницу, приоткрыл дверь в прихожую. По лестнице в мезонин, прихватив одной рукой нарядную оборчатую юбку, другой поднимая над головой зажженную свечу, поднималась Марфа Даниловна, а за ней шел лавочник Гаврила Сальников, стараясь ступать на носки, чтобы не скрипели новые, смазанные дегтем сапоги. Он пьяно спотыкался, хватаясь за стену растопыренными красными пальцами.
Петр не стал рассказывать жене о ночном госте. Подумал, что это может подорвать уважение к матери и послужит плохим примером для жены. Петр всегда учитывал отношение друг к другу в семье, душевное состояние человека.
На рассвете кто-то настойчиво постучал сначала в дверь, потом в окно.
Первой проснулась Олимпиада, разбудила Петра. Он услышал стук, скрип снега возле окна и уловил слабое движение в мезонине.
« Женка лавочника,— мелькнуло в мыслях.— Быть скандалу на весь околоток». Он быстро оделся, вышел в сени, отбросил крючок, готовясь как-то сгладить предстоящую неприятность, но на крыльце стояла незнакомая женщина, занесенная снегом, закутанная в серую пуховую шаль, в добротном плюшевом черном пальто, в новеньких светлых с красными узорами валенках.
— Я, Петр Яковлевич, пораньше, чтобы захватить,— сказала она.— Винюсь, может, разбудила. Болею я. Полечи, ради бога. Доктор не помогает. А соседи уши прожужжали: брось доктора, иди лечиться к Петру Яковлевичу.
Петр открыл дверь. Пропустил незнакомку. В щель двери горницы заглядывала неодетая Олимпиада.
— Ко мне, на лечение,— сказал он жене и обернулся к пришедшей: — Раздевайтесь.
Женщина мгновенно сняла шаль, пальто, скинула валенки, в горницу прошла в чулках.
В прихожей послышались крадущиеся шаги с поскрипыванием. Хлопнула входная дверь, стукнул о петлю крючок, и Марфа Даниловна торопливо прошлепала по лестнице ночными туфлями.
Олимпиада ждала мужа в постели.
— Что же, теперь они и ночами будут шляться? — и, не дожидаясь ответа, спросила: — Сколь дала-то? Али опять не взял?
— Не взял.
Олимпиада села на край постели. Лицо ее стало злым и некрасивым. Она заговорила быстро, чуть пришепетывая:
— Нет уж, хватит! Засмеют и тебя и нас! Тоже доктор нашелся! Доктора деньги берут, да еще какие! А тут только полы топчут да спать не дают.
— Она у порога сняла валенки,— тихо сказал Петр. И подумал: «Та, узнав о моем влечении к медицине, послала мне книгу. Поняла все, даже тогда, в такие для нее трудные дни... Эта не хочет или не может понять...»
И Петр ожесточился.
— Нет, Липа, лечить я не перестану. Так и знай. Не перестану, что бы ты мне ни говорила.
Он резко повернулся и вышел из спальни.
Ссоры с женой повторялись все чаще.
Еще оба не остыли от вчерашнего недоразумения, вызванного безобразным обращением Олимпиады с Агашей. А сегодня вот опять.
Вчера девка уронила поднос и разбила красивые, недавно купленные чашки с блюдцами. Она ползала по полу, собирала осколки. Петр видел, как на кухню, услышав звук разбитой посуды, выбежала Олимпиада. Она сначала схватилась обеими руками за голову, будто произошло что-то ужасное, потом присела и принялась хлестать по щекам ползающую Агашку.
Петр вбежал в кухню, схватил за руку жену, оттащил от Агашки, но Олимпиада изловчилась и сумела еще пнуть девку ногой, а та, схватившись за живот, хрипло и громко закричала.
Петр втащил Олимпиаду в спальню, толкнул ее на кровать, закрыл дверь.