Товарищ Прямой курит без передышки, с брезгливым видом раздавливая окурки. Другие тоже дымят. Лампочка совсем потускнела. В желтоватой дымке лица кажутся другими, непохожими, не лица, а лики. Сташек вроде бы не печник, а судья — как скажет, так тому и быть. Баюрский — мальчишка, жадный к рассказам, ребенок, который слушает, шевеля губами вслед за старшими. А Гомбинский похож на болельщика. Его волнует чужая игра, самый ход игры!
— В Тюрингии и Саксонии бо́льшим влиянием пользуются коммунисты, а в Баварии — Гитлер. Его отряды насчитывают уже десять тысяч штурмовиков…
У Гомбинского на лице восхищение.
— Гитлер в союзе с Людендорфом устраивает в Баварии путч…
Гомбинский одобрительно улыбается. Странная это улыбка на рабочей сходке, чужая, сторонняя.
Все слегка угорели. Костры на площадях, еврейские погромы, налеты на рабочие кварталы, убийства, провокации… Много угара и подлости.
В Германии — нищета, безработица, саботаж финансовой олигархии, раскол рабочего движения, кризис буржуазного правительства — в этом хаосе Гитлер набирает силу…
— Социал-демократия, соблазненная туманными обещаниями лояльного сотрудничества, не допускает выступления пролетариата; концерны и банки питают Гитлера золотым потоком субсидий, а мелкая буржуазия, смертельно напуганная призраком коммунизма, сбитая с толку, охваченная стадным чувством, прокладывает ему дорогу к власти…
Товарищ Прямой замолкает, пораженный, как кажется Щенсному, ликующим взглядом Гомбинского. Но нет, он просто задумался.
— Тут есть о чем подумать, товарищи. На события в Германии смотрят миллионные массы и делают выводы. Первый вывод, что капитализм в его нынешнем виде выдохся и попытается спастись при помощи фашизма. Гитлер — это урок, который не пропадет даром…
Он говорит о втором выводе, столь же очевидном для широких масс, — что по-настоящему борются против фашизма только коммунисты. Ведь на глазах у всего мира Германскую коммунистическую партию загнали в подполье, лагеря забиты коммунистами, и все-таки партия продолжает бороться и, несмотря на чудовищный террор, мобилизует против Гитлера пять миллионов голосов. Она единственная. Все остальные партии, включая и социал-демократию, пали перед ним ниц.
— Мы развертываем кампанию за освобождение Димитрова, Попова и Танева. Воззвания, сбор подписей, массовки и даже забастовки протеста… Эта кампания должна стать для нас первым этапом единения… Не будем забывать об ошибках немецких товарищей, надо остерегаться всякого сектантства. Нельзя огулом осуждать всех рабочих из ППС. Мы должны их переубеждать не программой, не лозунгом диктатуры пролетариата, а нашими действиями в их защиту в каждом конкретном случае. Нужно использовать каждое событие, каждого человека для дела единого фронта…
Эта простая вроде бы задача таит в себе массу трудностей. Тут и обиженный Леон, которого они в последние дни крепко ругали, тут Казьмерчак — неплохой парень, но типичный хадек, который без ксендза никуда ни шагу… Тут еще и личные антипатии, непрощенные обиды, разные враки и страхи. Нет, нелегко это будет, нелегко использовать каждого человека, каждое событие.
Щенсный пытается использовать всеобщее возмущение Гитлером. Продает в столовой книжечки Карского «Гитлер — поджигатель Европы». Товарищ Прямой привез их из Варшавы. Маленькая книжечка величиной с ладонь, изданная легально, будто повесть какая-нибудь, и в ней есть все, что рассказал товарищ Прямой. Да так бойко написано, что читаешь ее залпом, как роман; и стоит всего пятьдесят грошей. Берут охотно…
Выходя из столовой, Щенсный видит у крайнего стола Баюрского. Его окружил народ. Слушают восхищенно — Баюрский никогда так не говорил!
— …совершенно ясно, почему он поджег. С осени прошлого года в Германии наметился перелом в пользу коммунистов. Они сумели даже в рейхстаге провести свою резолюцию против снижения заработной платы. Гитлер распустил рейхстаг, но что получилось? В результате новых выборов его партия потеряла тридцать два мандата, социал-демократы — одиннадцать, а коммунисты получили на одиннадцать мандатов больше, чем раньше. Разумеется, Гитлер снова распустил рейхстаг, но не мог рассчитывать на полную победу; напротив, было очевидно, что он скорее всего проиграет. Народ явно отворачивался от него. И тогда двадцать седьмого февраля, ровно за неделю до выборов, назначенных на пятое марта, загорелся рейхстаг и началась чудовищная травля коммунистов. Коммунисты подожгли! Смерть поджигателям! Пошли массовые аресты, закрывали газеты, уничтожали все коммунистическое — как раз, повторяю, за несколько дней до выборов.