— Где вы научились гадать?
— В кружевной мастерской. Там была одна старушка из Румынии, вдова капельмейстера, — она меня научила.
— А что значит «а с т е р»?
— Звезда. У каждого человека своя звезда, под которой он рождается, живет и умирает. Вы родились под фригийской звездой, я тоже, потому мы и встретились сегодня. Я думала, что такое бывает только в романах, но, с тех пор как научилась гадать, убеждена, что а с т е р все может…
«Вот «гусыня», — вздохнул про себя Щенсный.
Его охватила бесконечная усталость, томило одиночество. Одиночество тем более обидное, что рядом лежала девушка, очень хорошая девушка, но, увы, форменная гусыня. Будь она хоть немного похожа на ту, с которой ночь пролетела за разговором, как одно мгновение! Та умела пронять человека. И так своевременно крикнула: «Поторопитесь!»
Минуты тянулись лениво, без движения и звука, время дремало, укачанное ровным дыханием. За окном робко брезжил серый городской рассвет.
Кровать скрипнула. Девушка приподнялась на локте. Лицо у нее было внимательное, сосредоточенное. Щенсный спал на спине, раскинув руки, как утомленный работой мужик. Носище торчал кверху все с тем же вызовом, но черты лица смягчились и казались почти мальчишескими. Поднятые брови бросали на лицо тень задумчивости, на губах застыла горькая улыбка. Что-то светлое снилось этому Горе-Щенсному, человеку с чистой совестью, у кого-то, может у своей а с т е р, просил он прощения…
Девушка потянулась, руки ее на мгновение неподвижно застыли над головой.
— Поторопитесь, — шепнула она себе. — Ведь действительно бывают поезда, на которые опаздывать нельзя…
Она быстро оделась и босиком, держа туфли в руке, тихонько вышла на лестницу.
Глава семнадцатая
Было тридцатое апреля, чудесный погожий день, в самый раз для весны и праздника, о котором только что говорил у «Целлюлозы» депутат сейма Пионтковский.
Стоя на цементном выступе возле директорского особняка, он тряс козлиной бородкой и громил капитализм:
— Пусть дрожат эксплуататоры, когда завтра, на первомайской демонстрации…
Его мало кто слушал. Люди, уходя с фабрики после работы, останавливались в воротах, чтобы взглянуть на этого депутата, что дважды предал их, а еще раньше был штрейкбрехером в Америке, как стало известно из письма, которое читал им недавно Томчевский.
— Товарищи! — кокетничал Пионтковский своим надтреснутым, драматическим голосом. — В ваших руках социалистическая Польша и польский социализм, товарищи!
Держась за железную решетку, он висел над ними, словно черная высохшая ветка.
Рабочие пожимали плечами — вот еще товарищ нашелся! — и уходили, оставляя его у забора Пандеры — пусть себе разоряется, старая потаскуха, твердит свои затасканные фразы.
Щенсный ушел с Магдой, которую встретил на улице. Девушка была явно обижена, а он не мог объяснить ей, что сначала ни к кому не ходил, опасаясь полиции, а потом, когда успокоился, убедился, что за ним нет слежки, на него свалилась эта партийная неприятность.
— Я не хотел вас беспокоить, Магда. У вас столько было со мной забот. Человек я вам чужой…
— Чужой не чужой, все равно надо было зайти. Хотя бы из-за Фели и Яди. А то они никак не поймут, в чем дело. Переспал с тобой, говорят, и дальше что? Сбежал? Почему сбежал?
Щенсный понял — вот в чем дело! — и стал извиняться.
— Вот что, — перебила его Магда с притворной злостью, — не будьте бревном, проводите меня под руку домой… Пусть они хоть раз увидят, что вы не сбежали!
Они пошли, как подобает влюбленной паре. Мимо фонарного столба, возле которого Щенсный две недели назад застрелил Гомбинского. «Самоубийство после вечеринки» — кратко сообщил «Куявский экспресс» в рубрике «Происшествия». «В нетрезвом виде выстрелом из пистолета покончил с собой Болеслав Гомбинский, 25 лет, без определенных занятий».
На столбе белела, истекая свежим клеем, перекошенная заплата объявления. Магда начала читать, подумав, что это реклама нового фильма в «Солнце».
— «В день Первого мая, выступая единым фронтом под знаменами коммунизма…» Пошли отсюда, это, наверное, что-то запретное.
Щенсный едва успел взглянуть, все ли лозунги перечислены: долой фашистский террор, долой правительство санационной клики, долой антисемитскую кампанию, немедленно отменить закон об укрупнении земельных наделов…