Щенсный приподнял край паруса. Наборщик сидел, сжавшись в комок, и держался за голову.
— Ради бога, тысяча извинений…
Наборщик отнял руки, открывая выбившиеся из-под берета густые каштановые волосы, и крикнул раздраженно — Магдиным голосом крикнул:
— На черта мне сдались ваши извинения!
Щенсный чуть не выругался снова, но ведь перед ним была девушка. Этот чахоточный, немолодой наборщик оказался Магдой! Магдой в синем свитере и лыжных штанах.
У него был, вероятно, очень нелепый вид, потому что Магда, еще морщась от боли, расхохоталась.
— Что вы здесь делаете? — выдавил он наконец.
— Я же наборщик!
— Нет, кроме шуток!
— А я и не шучу, товарищ Горе. Вы должны доставить меня с печатным станком в безопасное место, такой был уговор, правда? Но чтоб бревном по голове бить — нет, насчет этого мне товарищ Олейничак ничего не говорил.
— Подождите, — перебил Щенсный, с трудом переводя дыхание, — если вы наборщик, то почему Сташек не предупредил меня?
— Потому что я его попросила.
— Зачем?
— А вот затем, чтобы увидеть вас наконец таким, как сейчас! За все ваши придирки, что у меня мещанский, узкий кругозор — а с т е р и пластырь! За эти ваши объяснения, что такое МОПР и почему надо давать деньги на «Красную помощь»!
— Значит, вы в партии?
— Нет, в балете, — отрезала она и уже другим, деловым тоном спросила: — Что дальше, товарищ капитан? Здесь, что ли, мне работать, в этом ивняке?
— Нет-нет, это дальше, — очнулся Щенсный. — Километра три отсюда, но днем плыть нельзя. Я заблудился, придется здесь отсидеться.
Он закинул чалку за спину, обреченно наклонился — это ж надо так опростоволоситься — и по-бурлацки потащил лодку к таблице с километрами, в заросли, такие же густые, как волосы этой гадалки.
А дождь все лил, но уже не так ожесточенно, мелкий, моросящий, как бы равнодушный ко всему.
Они сидели в лодке, укрытой в кустах, под брезентом, накинутым на наклоненную к ним с берега мачту. Тихо разговаривали и ели крутые яйца, которые Магда взяла с собой на дорогу, и все теперь стало ясно: Магда была вовсе не Магдой, и не Боженцкой, и даже неизвестно, какое ее настоящее имя, — она просто член партии, присланный во Влоцлавек с печатным станком. Об этом знали только Олейничак и Сташек, никто не должен был ни о чем догадываться, поэтому она устроилась на фабрику и прикидывалась девицей с отсталым классовым сознанием.
— А ведь мы уже так однажды сидели у воды.
Ей вспомнилось Гживно, склоненная верба и гаданье, после которого он хотел ее поцеловать, но помешали «ящерята». Она взглянула на него с лукавой улыбкой.
— Мы тогда перешли на «ты». Мне кажется, что теперь, когда нам предстоит работать вместе, эта форма тем более уместна.
Щенсный что-то буркнул невнятно в знак согласия, но лишь после долгой паузы решился сказать ей «ты»:
— Я хотел объяснить насчет той девушки, с которой ты меня встретила. Это была Ева, член партии, нам с ней пришлось…
— Постой, зачем ты оправдываешься? Какое мне до этого дело?
— Но ты ведь тогда обиделась, убежала…
— Я же притворялась! Сначала делала вид, что у меня есть парень, чтобы все думали, что у меня только это на уме, а потом прикинулась обиженной, чтобы порвать с тобой.
— Я думал…
— Что ты думал? Что я в тебя влюбилась? Так вот, чтобы больше к этому не возвращаться, — нет! Я в тебя не влюблялась, хотя ты мне очень симпатичен. Ни в тебя и ни в кого другого. Я принадлежу Юлиану, ясно?
Щенсный кивнул.
— Это тот товарищ, из-за которого мне пришлось убить Гомбинского, чтобы он его не выдал?
Магду будто кольнуло. Она не ожидала этого. И почему-то улыбнулась.
— Он самый.
Немолодой, должно быть, товарищ, раз его, по словам Сташека, двадцать лет оберегали, и очень нужный, заслуженный, если люди шли за него в Сибирь, в тюрьмы…
— Ты давно с ним знакома?
— Я познакомилась с Юлианом сразу после окончания гимназии.
— Ты окончила гимназию?
Магда кивнула.
— Я как раз кончила гимназию в Кельцах, когда…
— А не в Радоме?
— Да я совсем не из Радома! Просто так сказала, потому что ты искал ту девушку из Радома, а она тоже из Кельц.
— Откуда ты знаешь?
— Ну как же! Это моя подруга. Поэтому я все про тебя знаю, всю твою биографию. От нее. Вернувшись из Варшавы, она подробно рассказала мне всю эту историю — о вашей встрече и разговоре. Я тебя сразу узнала, подумала: «Вот он, Цесин слуголов!» Она тебя хорошо описала, ну и твои слова о том, что ты провел такую ночь на берегу Вислы, — все совпадало.