Цихович привез семью из деревни и поселился в своей хибарке по соседству; Михальский уже месяц жил с девицей Виткевича, так что в «ковчеге» осталось шестеро: двое женатых и четыре холостяка.
Один из женатых, Квапиш, запил в городе. Второй сказал, что у него большая семья, в такой хибаре, как Цихович, они жить не смогут, а на приличный дом, как у «секиры», ему придется копить еще год, поэтому он утеплит «ковчег» и, когда остальные разъедутся, как-нибудь перемучается, перезимует. Холостяки не думали обзаводиться домами, говорили: «мы в городе устроимся» — и тратили деньги на то, чтобы приодеться. Гавликовский, когда его спросили, сказал туманно:
— Корбаль построит.
Это, вероятно, значило, что он будет жить у Корбаля. Тот и вправду хвастался, что построит каменный дом, первый в Козлове из чистого кирпича. Этому не очень верили, потому что своим участком он не интересовался, а деньги пропивал. Но вот однажды маловеры увидели, что Корбаль завозит кирпич. Целые подводы кирпича в Козлове — такого здесь еще не было.
— Откуда ты взял деньги?
— Господь бог прислал с ангелом. Под расписку. А то ангел этот, жулик, мог бы свистнуть!
Только несколько месяцев спустя выяснилось, что ангела зовут Пандера! Пандера разрешил вывезти несколько подвод старого кирпича с разбираемого фабричного корпуса, потому что Корбаль, договариваясь о переходе на разгрузку, попросил его об этом от имени «мужицкой артели». «У нас нет на фундаменты, на печи…» Кирпич ему достался даром, он заплатил только за перевозку, и таким образом за чужой счет построился. Товарищи потом не раз попрекали его этим, но тогда ему было уже на них наплевать.
Итак, Корбаль завез кирпич и подрядил каменщика с «безработной лужайки». Тот работал, а он по-прежнему после работы принаряжался, наводил лоск и этаким франтом удалялся по Варшавскому шоссе.
В Козлове говорили, что Корбаль выходит в люди благодаря новой шляпе да хорошо подвешенному языку. Так ему однажды прямо в глаза сказал Томчевский, машинист с «Целлюлозы».
— Своим хорошо подвешенным языком вы, пан Корбаль, хотите сделать карьеру у хадеков.
А Корбаль не пропускал случая охаять «красных». Выступал на всех собраниях, обо всем говорил свободно, просто, умел насмешить людей и найти нужные доводы, так что его слушали охотно, с одобрением.
— У Корбаля котелок варит… Это да! Он из мужиков, шельмец, ум у него мужицкий…
Его авторитет и вес у хадеков росли. В кооперативе «Звено» его выбрали в ревизионную комиссию.
Жители Козлова видели его в магазине кооператива наблюдающим за торговлей. Его встречали с дочерью Клеща, владельца мясной лавки на Цыганке. Он бывал с ней в кино, чаще всего в «Солнце» на Гусиной улице, на набережной Вислы и в кондитерской «Прохладная» на улице Третьего Мая.
На эту тему ходили разные слухи и догадки, но Щенсного с отцом они мало интересовали. Они жили своей стройкой, спешили, так как дело шло к осени.
— Только бы успеть до дождей. Еще печь надо сложить. И оштукатурить…
Печь клал им печник с «Целлюлозы». Отец попросил его прийти после работы. А насчет платы они договорятся.
Печник пришел с помощником. Встреча получилась не из приятных. Белобрысый понятия не имел, к кому они идут, а Щенсный с отцом не знали, что белобрысый работает у этого мастера.
В первый момент белобрысый попятился и, как им показалось, хотел просто повернуться и уйти. Но должно быть, они были еще больше смущены и ошарашены, чем он, потому что, взглянув на них, он улыбнулся и остался.
Когда закусывали, отец, разумеется, его тоже позвал к столу. И мастер поддержал:
— Иди сюда, Сташек, выпей рюмку.
— Спасибо, я непьющий.
Он так и не сел к столу, несмотря на уговоры, и сразу взялся за работу. Щенсный месил глину рядом, следя, чтобы белобрысый из мести чего-нибудь не напортил. Но тот работал на совесть день и другой, а когда отец, прощаясь, попытался отблагодарить его отдельно, он только покачал головой:
— Все уже заплачено.
Насладившись их смущением, он ушел, довольный собой.
Щенсный с отцом никогда потом о нем не говорили.
К концу сентября домик был готов. Изящный, такой, о каком отец мечтал: одно окно смотрело на Гживно, второе на «Целлюлозу». Первый домик в Козлове, где все было выверено при помощи уровня и отвеса. Светло-желтый, с крутой крышей для хорошего чердака. И дверь с английским замком была филенчатой.