— Поставьте свой отпечаток, господин, — и картина ваша.
Кристиан послушно протянул руку и приложил к экрану указательный палец. Он не понимал, что делает; просто подчинялся всему, что поет ему сладкая нимфа. Она пахла чем-то забытым. Так пахнет сама ностальгия, вечность, истина. Так пахнет неотвратимый рок, про который ему только что пытались рассказать.
— Поздравляю вас, мистер Крейг! — Ноэ Локид хлопнул в ладоши и подскочил со своего места. — Милая? — он окликнул девушку, но та его проигнорировала, слишком поглощенная другим.
Ноэ саркастично хмыкнул себе под нос и тряхнул светлыми кудрями. Кажется, его напарница планирует ненадолго задержаться. За шесть веков Милли так и не выкинула из головы Влада, которым умудрилась очароваться когда-то в силу своей юношеской неопытности. Конечно, это не любовь: в любовь Локид не верил. Ей просто нужно поставить зеленую галочку напротив графы «трахнуть этого самца» — и она думать о нем забудет.
— Приятного вечера, глупышка! — махнул он рукой, направляясь к выходу. — Не прокуси ему ничего в пылу страсти.
Милли проводила взглядом лукавого комедианта и с облегчением выдохнула, когда за ним закрылась дверь. Шуточки демона за несколько веков сотрудничества вызывали отвращение уже на середине фразы. Особенно невыносимо они звучали тогда, когда ей самой было не до смеха.
Она подняла глаза на мужчину, неподвижно стоявшего рядом. Его рука застыла с вытянутым указательным пальцем, с которого она только что снимала отпечаток. Одурманенный ее гипнозом, он походил на безжизненную марионетку, расширенные зрачки небесно-голубых глаз смотрели в никуда.
Кристиан Крейг. Нет! Влад. Ее Влад.
Но изменения она все же уловила. Лицо было не такое мягкое и расслабленное, как она помнила. Новая жизнь наложила свой отпечаток: этот мужчина выглядел серьезней, линия скул была острее, а на переносице залегли первые следы будущих морщин. Должно быть, будучи художником, он был свободнее и счастливее, нежели сейчас, проводя вечера в душных каменных стенах огромного кабинета.
Она откинула философию и нежно провела рукой по белоснежной рубашке на его груди, очерчивая сквозь ткань рельефы крепкого мужского тела. Он был великолепен, как и тогда: подтянутый, такой желанный. Пальцы закололо живым, настоящим теплом. Милли так тосковала по давно забытым ощущениям, а сейчас они стихийно обрушились на нее, поднимая изнутри сладкие волны вожделения.
Она обхватила рукой его подбородок и направила взгляд на себя. Карий с оттенком спелой вишни столкнулся с голубым колючим льдом. Она бы все отдала, чтобы увидеть в его глазах любовь и обожание, но там была лишь пустота. Пустота, которую она сама породила, подавив его волю, подавив его самого. И пусть такой ценой, но она получит его!
— Поцелуй меня, — слетело с пухлых, только что облизанных губ.
Как тогда. Их единственный поцелуй она воскрешала в памяти все это время. Со вкусом ее неопытности и стыда. Поцелуй, который чуть не стал началом конца. Она ведь могла убить его тогда непреднамеренно.
Но сейчас все было по-другому. Она уже не боялась, не краснела перед ним. Уже не та девочка, благоговейно трепещущая и не способная справиться с чувствами. Сейчас она могла убить осознанно. А могла обратить, сделав своим спутником навсегда.
Милли подалась вперед, встречая его горячие мягкие губы, разрешая его языку проникнуть в свой рот. Это слияние отозвалось дрожью во всем теле, затянуло узел внизу живота. Выпущенные клыки обязывали быть аккуратнее в своих действиях, но Милли жадно впивалась во Влада, боясь отпустить.
— Трогай меня! Прошу! — в срывающемся стоне выдохнула она, на долю секунды оторвавшись от его губ и стаскивая с хрупких плечей алые бретели обтягивающего платья.
Ей приходилось ему подсказывать, вести в этой игре. Гипноз подобен анестезии: ее подневольный любовник не чувствует ничего. И от этого в груди расползалось что-то горькое и мерзкое. Хотелось распороть ее, позволить яду вытечь наружу.
Но его ладони, робко обхватившие за талию, глушили боль, впитывали ее, как губка. Они несмело ползали по хрупкому девичьему телу, возрождая во Владе животный, первородный инстинкт. Он становился смелее, подчинялся зову низменной плоти, ныне не управляемой мозгом.
Милли схватилась за конец галстука, потянув мужчину на себя. Она его точно задушит. Задушит в своих объятиях. Ненужный аксессуар полетел прочь. Она коснулась ворота его рубашки и принялась расстегивать пуговицы. Первые три ей как-то поддались, но руки совсем занемели от колючей дрожи, — дальше она рванула ткань в разные стороны, отправив оставшиеся в хаотичный полет.
Совершенство мужского тела ослепляло, она впервые видела Влада почти обнаженным. Налившиеся свинцом пальцы тянулись к его торсу с такой непреодолимой силой, словно тот был магнитом. Пошло закусив клыком губу, она чертила на его животе бесконечные узоры, не отказывая себе в маленькой шалости время от времени проникать пальцем под ремень его брюк.
Влад утробно рыкнул и дернул лиф ее платья вниз, обнажая для себя аккуратные груди. Большие мужские ладони без труда вместили их, зажимая между пальцами чувствительные напрягшиеся соски. Милли ударило электрическим разрядом — она выгнулась в спине, теснее вжимаясь в его руки, в распаляющееся тело. Она попробовала языком бархатистую кожу, которая по вкусу оказалась похожей на соленую карамель. Терпеть сил уже не было, внизу живота полыхал костер когда-то неистлевшей дотла страсти.
Милли принялась стаскивать с бедер до одурения узкое платье. Она вытягивалась из него подобно змее, сбрасывающей кожу. Втянула живот, отчего ребра еще сильнее очертились под тонкой кожей. Она знала, что ее юное тело способно свести с ума — чего нельзя было сказать об утомленной, недодушенной душе, терзающейся в прекрасной оболочке. Ее можно было обезболить, залепить пластырем, сотканным из скоротечных удовольствий, но нельзя было спасти.
Сквозь приоткрытое окно снизу доносился шум города. Биты едва различимой музыки пронизывали пульс, сбившийся на бег. Она заглянула в льдистые глаза, выискивая там отражение собственной страсти. И пусть он не хочет происходящего осознанно, она восполнит этот пробел: ее любви хватит на двоих.
Милли подошла к столу и села на его гладкую холодную поверхность, разводя в сторону худые бедра. Бесстыдно. Развязно. Где сейчас та девочка, которая покраснела только от того, что шарик мороженого из ее рожка упал на нос его туфли? Как же давно она умерла вместе со своими невинными ужимками.
Недвусмысленное приглашение к соитию подействовало безотказно — Влад подступил к ней, вжимая ладонь в затылок и притягивая бессовестную соблазнительницу для грубого, несдержанного поцелуя. Она довольно улыбнулась ему в губы, понимания, как сейчас его раздирает на части от животной похоти, которую она внушила ему одним лишь взглядом.
Милли целовала Влада неистово, забирала его дыхание без остатка. Острые клыки царапали тонкую кожу, а язык тут же слизывал алые капли, сладко-соленые на вкус. Его пальцы вминались в стройное тело, запуская подкожно сотни трескучих, горячих искр, ее — оставляли красные полосы на его торсе и широкой спине. Влад вжался в нее бедрами, давая почувствовать через ткань брюк силу своего вожделения. Голодные, измученные стоны одновременно вырвались из их ртов. Ими правило одно желание на двоих, бездумное и безудержное.