— А я ведь уезжаю в Петрозаводск.
Вейкко нахмурился:
— Что ж, счастливого пути!
Он даже не спросил, зачем она едет и надолго ли.
Дома было пусто и неуютно. Вейкко наскоро поужинал и, даже не убрав со стола, лег спать. Проснувшись утром, он испуганно посмотрел на часы. Было без четверти десять. И опять он вспомнил, что некуда спешить, его нигде и никто не ждет. И так изо дня в день…
Вейкко разжег самовар и снова прилег. Он уже успел задремать, как в дверь постучали.
— Войдите, — ответил Вейкко спросонья, разбуженный неожиданным стуком.
В комнату вошел Кемов.
— Тут еще спят? Кажется, разбудил?
— Ничего, пора вставать, — ответил Ларинен и начал одеваться. — Хотя мне спешить некуда.
Они одновременно взглянули на стол. Там стояла недопитая бутылка водки. Ларинен хотел было сказать, что он угощал тут вечером дядю Иивану, а потом раздумал: не все ли равно? И он лишь с досадой произнес:
— Вот черт, и она на столе!
— Точно, на столе, — усмехнулся Кемов.
— Чайку не желаете? — предложил Ларинен.
— Я уже пил сегодня, но можно и повторить, — не отказался Кемов.
Ларинен понял, что он пришел для разговора.
— Я давно собирался пригласить вас в райком, но потом решил сам зайти. Как дела?
Ларинен пожал плечами и поднял на стол кипящий самовар.
— Должен сказать вам, Гаврила Николаевич, что я написал апелляцию по поводу решения бюро.
— Это ваше право, — заметил Кемов. — Вы, наверно, знаете, что Васильев занимается вашим делом?
Вейкко кивнул.
— Значит, к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас поговорим о другом.
— А именно?
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Бездельничаю. Ожидаю пересмотра дела.
— Вот об этом-то я и хотел… Пересмотр может затянуться. Неужели вы намерены все это время сидеть сложа руки?
— Пока что не без хлеба, — криво усмехнулся Ларинен.
— Не будем говорить колкости. Вы не такой человек, чтобы думать только о заработке…
— На бюро уже сказали, какой я человек.
Разговор принимал неприятный оборот. Кемов примирительно заговорил:
— Я имею в виду, что вынужденное безделье слишком тяжело для тех, кто привык трудиться.
Вейкко промолчал. Это была правда. Но он не стал рассказывать Кемову, как тоска по работе то и дело приводила его на стройку.
— А время-то какое! — продолжал Кемов. — Какие дела творятся! Дай только силы, всюду хотелось бы поспеть. Вот и двадцатый съезд партии не за горами. Большие, очень большие вопросы поставит перед нами съезд. Это ясно. А вы хотите дома отсиживаться. Да нет, вы не хмурьтесь, вы не такой, я ведь вас знаю…
— На то и похоже!
— Вот видите, даже такое кратковременное безделье наводит вас на мрачные мысли. И железо ржавеет, если оно без пользы лежит.
Ларинену нечего было возразить, но его начал раздражать поучающий тон Кемова.
— Вы-то должны знать, что я не искал легкой жизни! — загорячился он. — Сами сбили меня с толку. Я никогда не сторонился трудностей, и они не наводили меня на мрачные мысли. Это вы их на меня навели!..
— А у вас нервы начинают сдавать.
— Какое вам дело до моих нервов? — все больше распалялся Ларинен. — Читать мораль легче всего. И я умел это делать… И не хуже вас.
— Да, убеждать в чем-либо другого или самого себя — разные вещи, — согласился Кемов.
— Дайте уж мне высказаться до конца! — перебил его Ларинен. — На бюро обо мне говорили как о закоренелом негодяе. Разве я ничего лучшего не заслужил? Вы же сами знаете. Я не раз бывал под огневым дождем. Двумя пулями насквозь прошит… Истекая кровью, вынес на себе тяжело раненного товарища…
— Знаю. А если бы не знал, поверил бы. Вы были в Восточной Пруссии, были на Одере, взорвали не один дзот, спасли раненого товарища… Все это вы сделали и сделали еще многое другое, мой друг. Но тогда вы не оглядывались назад. Так почему же вы теперь смотрите только в прошлое?
Ларинена уже трудно было остановить:
— Интересно знать, где был тогда ваш любимчик Лесоев, когда я в партию вступал? В сорок втором году?
— В штабе партизанского движения.
— Вот, вот, подбирал людей и посылал их в бой, а сам оружия тяжелее пера в руках не держал.
— Перо тоже сильное оружие, если оно в хороших руках. Сейчас речь идет не о Лесоеве, и он вовсе никакой не любимчик. Мы все на одной партийной работе, и для всех нас существует одна партийная дисциплина. Сейчас речь о вас. Вы переменились. Вы начинаете сравнивать, где были вы и где были другие, что сделали вы и что сделали другие. Я очень хорошо знаю, где вы были и что сделали. Поэтому я и пришел к вам, как бывший фронтовик к фронтовику. Почему же вы окопались, как в блиндаже, и упорно не хотите продвигаться вперед? Если послушать со стороны, как вы хвастаетесь прошлым…