Строители валили деревья и корчевали пни. Вейкко сразу же заставили вернуться в палатку. Он не успел даже заметить, что в бригаде Кауронена отсутствовал Нийккана Лампиев. Вечером он возвратился из деревни с фельдшером — черноволосой полной девушкой.
Она измерила температуру, послушала пульс и дыхание больного.
— Вы сможете дойти до деревни? — спросила девушка.
— Никуда я не пойду, — ответил он.
Ночью у Вейкко снова поднялась температура, но не такая высокая, как в прошлый вечер. Под утро он крепко уснул. Фельдшер сказала, что больной может остаться на месте при условии, если будет лежать в тепле. А если его состояние ухудшится, нужно сразу же доставить в деревню. Николай Кауронен взял ответственность за больного на себя.
— Что передать вашей матери? — поинтересовалась девушка. — Там беспокоятся о вашем здоровье.
— Передайте, что все в порядке, — ответил Ларинен.
Она уже собралась уходить, но, словно вспомнив что-то, в нерешительности остановилась около Вейкко.
— Я скоро поеду в город за лекарствами… А моя сестренка Светлана едет с хором Дома культуры в Петрозаводск. В прошлый раз она встретила там Ирину. Если они опять встретятся, что ей передать?
— Привет и, мол, живем хорошо! — сказал Вейкко.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В то время как Ларинен больной лежал в маленькой палатке на берегу далекого залива, в городе над ним сгущались новые тучи.
Во время одного из допросов Няттинен жаловался Васильеву:
— Я должен признаться, что всегда уважал Ларинена. Мы с ним были хорошими друзьями, вместе работали, вместе преодолевали многие трудности. Эта дружба так ослепила меня, что я не сумел вовремя разглядеть, что он за человек и что он творит за моей спиной. Просто непонятно, как может человек использовать в преступных целях такое благородное чувство, как дружбу.
Васильев ничего не ответил. Видимо, он руководствовался не чувствами, а был сухим юристом, который верит только фактам, протоколам, цифрам и свидетелям.
В прокуратуре Няттинен вел себя осторожно, боялся сказать что-либо лишнее. Каждый раз, возвратившись оттуда в свой кабинет, он начинал припоминать, о чем его спрашивали, и садился письменно излагать свои ответы. Нина Степановна печатала все новые и новые объяснения и дополнения для судебных органов.
«Личное дело» Ларинена находилось в тресте, но Няттинен мог свободно пользоваться им. В биографии и характеристиках он не нашел ничего порочащего прошлую жизнь Ларинена. Тем усерднее он чернил его настоящее.
Отношения Няттинена и заведующего складом Пянтеева были намного сложнее. Биография завскладом была пестрой, словно шахматная доска, где чередуются белое и черное. Он был судим и отрабатывал принудительные работы, жил честно и снова спотыкался. Пянтеев, как и Няттинен, переменил немало профессий. Он работал в торговле и в лесу, на строительстве и на железной дороге, на сплаве, был агентом по снабжению, но никогда не поднимался так высоко, как Няттинен. На него всегда и везде смотрели косо, а Няттинен пользовался уважением и почетом.
Судя по тому, что спрашивали о Пянтееве в судебных органах и что сам Няттинен говорил о нем, было ясно, что судьба заведующего складом решена. Он должен ответить за свои преступления. Но именно это и беспокоило Няттинена. Попавшись сам, заведующий складом мог замешать в грязную историю и своего начальника. Правда, у Пянтеева нет никаких доказательств, но и недоказанные обвинения могут бросить тень на репутацию его начальника.
Няттинен подолгу сидел один за закрытыми дверями, обхватив руками голову. Он переживал трудные минуты.
В начале своей работы в стройуправлении Няттинен честно и добросовестно трудился. А потом получилось как-то так, что план выполнялся лучше всего на кладке стен. Няттинен увлекся этим, и рабочие воздвигали все новые и новые коробки. О Няттинене заговорили как о руководителе крупного масштаба. Но стройки не успевали получать необходимые металлоконструкции и бетон. С грехом пополам хватало кирпича. Возникали дополнительные расходы, когда приходилось монтировать с опозданием полученные конструкции. Правда, на выполнении финансового плана эти расходы отражались положительно. Но нужно было заблаговременно побеспокоиться о том, чтобы кто-нибудь другой понес ответственность за перерасходование средств. Дело, затеянное им летом против Ларинена, не обошлось так просто, как он рассчитывал. Теперь его необходимо продолжить и довести до конца.
Няттинена особенно беспокоило одно обстоятельство. В городе была острая нужда в строительных и ремонтных материалах. Управление не имело права выдавать их никому, кроме своих строек. Но среди нуждающихся было много таких людей, с которыми Няттинену не хотелось портить хорошие отношения. И с его разрешения материалы отпускались на сторону, но это нигде не учитывалось. Сейчас, когда в прокуратуре подняли вопрос о перерасходовании стройматериалов, пусть Ларинен с Пянтеевым объяснят, куда они их девали. Не может же начальник стройуправления лично следить за каждым кирпичом, каждым килограммом гвоздей или рулоном толя.