Потом опять помолчали. Вдруг старик спросил в упор:
— Ну, как станешь к делу приступать? Куда народ определишь? Конечно, обмозговать это надо, посоветоваться. Я к тому, чтобы знал: из нашего дома три брата выйдут в поле. А двое — Николай и Мийтрей — останутся в поселке, там тоже народ нужен. Значит, трое. И я буду помогать, сколько смогу, но я не в счет.
Со стороны Сийкаярви уже несколько недель дул холодный ветер. Шел мелкий колючий снег. Временами становилось теплее, а потом опять ударяли морозы. С проселочной дороги все чаще доносился звон бубенцов. До наступления весны в деревню нужно было завезти как можно больше строительного леса, кирпича, глины.
Ларинен боялся, что в колхозе он будет скучать по строительству, но теперь увидел, что именно тут-то и надо строить. Нужно было уже в этом году построить новую конюшню, свинарник, сушилку, хранилище для овощей и картофеля. Только бы хватило времени, средств и рабочей силы! Колхозники тоже строили дома. В деревне стояло уже пять срубов. Лес для своего дома привез и Ларинен. Он решил строиться на месте прежнего Ирининого дома. Здесь уцелел фундамент, который можно было использовать, и памятные березки украшали двор.
Как ни мало времени было у Вейкко, ему все же удалось подновить старый фундамент. Теперь можно было класть первые венцы. Он смог бы уложить их и сам, но Иивана Кауронен обещал помочь, и Ларинену не хотелось огорчать старика отказом.
Дядя Иивана собирался сегодня отделать горницу у Ховатты, но его там не оказалось. Жена Ховатты сказала, что старик устал и ушел домой отдохнуть.
Что ж, пусть отдыхает, и Ларинену не к спеху.
Иивана Кауронен действительно пришел сегодня домой раньше обычного. Все тело у него ломило, руки и ноги не слушались, сердце билось как-то необычно глухо, временами темнело в глазах.
Но Иивана ни на что не жаловался. Он только сказал своей Насто:
— Не истопить ли нам баню?
— Посреди недели-то? — удивилась Насто, но возражать не стала. Раз старик попросил баню — значит, не зря.
Иивана сам пошел помогать жене. Пока Насто разводила огонь, он натаскал дров. Потом они вместе наносили с озера воды.
В бане Иивана пробыл долго, но попариться, как прежде, не смог. Его одолела такая слабость, что не хотелось даже махать веником. По привычке он все же хлестнул несколько раз по спине и по ногам, а потом долго лежал на полке и глядел, как на смолистом, закоптелом потолке бани играли тусклые блики. А сколько раз он парился тут по-настоящему! И сыновья еще долго смогут наслаждаться паром. Баня еще крепкая. Да и все, что создал старик своими руками, было крепким. Но сейчас Иивана чувствовал, что силы покидают его.
Одевался он медленнее обычного. Немного старик надел на себя: всегда зимой и летом он выходил из бани в одном нижнем белье.
Дома Иивана прилег на лежанку, снова ощутив какую-то необычную боль в сердце. На ум даже пришла мысль, что наступает конец. Он подумал об этом спокойно, без тревоги. Ему вдруг захотелось сказать своей Насто, возившейся у самовара, что-нибудь ласковое. Как-никак они прожили в мире да в согласии более полувека, делили и радости и горести.
— Ты, Насто, скажи сыновьям, — заговорил Иивана, — чтобы жили одним домом, дружно. А коль они врозь надумают, ты живи с Николаем. Марину ты знаешь, а другие невестки еще нрава не показали. Да скажи ребятам, чтобы честно жили и трудились. А Вейкко передай, чтобы он с народом… всегда дружно.
— С чего ты вдруг такое заговорил? — Насто удивленно смотрела на старика.
— Да и сам не знаю… Просто так пришло в голову.
Она начала собирать на стол и сказала:
— Не спи, поешь сначала…
— Что-то не хочется…
Вскоре Насто позвала:
— Вставай кушать.
Иивана не ответил. Насто решила: пусть поспит, пока она сходит подоить корову.
Управившись по хозяйству, она вернулась в избу.
Иивана спал тихо и крепко, так крепко, что Насто его больше не добудилась…
Сухонькая, сгорбленная женщина залилась безутешными слезами.
А на берегу в морозном воздухе растопленная посреди недели баня еще клубилась жарким паром. Сегодня в ней парился один лишь Иивана… Его долгая и нелегкая трудовая неделя окончилась.
Хоронить Иивану Кауронена вышла вся деревня. Гроб его установили над могилой на перекинутых поперек жердях.
Теперь, когда Иивана Кауронен лежал в гробу, был отчетливее виден его высокий, весь изрезанный морщинами лоб. Ветер легонько трепал редкие мягкие волосы на висках. Густая борода, аккуратно расчесанная, покоилась на груди. Даже после смерти натруженные пальцы Ииваны были такими твердыми и крючковатыми, что их не смогли разогнуть у него на груди.