Эти крепкие руки привыкли держать топор, рубанок, весла, соху, лопату. Бывала в них и винтовка, а когда он руководил колхозом Кайтаниеми, и карандаш.
Старик своими руками сделал с полсотни лодок, две-три сотни саней, кадок, несколько сот топорищ. Не одну тысячу сосен повалил он топором, обрубил с них сучья, разделал или обтесал на бревна. С полтысячи кошелей рыбы поднял он из озера Сийкаярви.
Для себя Иивана Кауронен выстроил крепкий дом и вырастил в нем пятерых сильных и ладных сыновей, научив их честно и упорно трудиться. Вот они, все пятеро, стоят сейчас у гроба отца: Николай, Мийтрей, Петри, Яакко и Матти, если перечислять их в том порядке, в каком они появились на свет, бегали по полу в родной избе, носились по полям и лесам, а потом взялись кто за топор, кто за пилу. Рядом с ними стоит и его воспитанник Вейкко Ларинен.
Даже гроб Иивана Кауронен сделал для себя сам — простой гроб, без лишних украшений, но зато и без единой трещинки, без сучка. Хорошо просмоленный, он был прочным и прямым, как и жизнь самого Кауронена. В сарае стоял и другой гроб, такой же добротный, но только поменьше. Иивана сделал его для своей доброй старой Насто.
Вот, пожалуй, и все, что сделал за свою жизнь Иивана Кауронен своими мозолистыми руками, которые сейчас недвижно покоились у него на груди. Никто не говорил на его могиле длинных речей, не писал о нем торжественных некрологов. Старший сын Николай дрогнувшим голосом произнес:
— Прощай, туатто.
Ларинен сказал несколько слов от имени правления колхоза. Долго говорить Вейкко был не в силах: он потерял слишком близкого человека. Люди стояли безмолвно. У многих на глазах выступили слезы.
Старая Насто плакала навзрыд, когда заколачивали гроб и опускали его в могилу. Сыновья бережно взяли мать под руки и отвели ее в сторону. Гроб начали засыпать землей.
Большие мягкие хлопья снега ложились на свежую могилу старого карела.
А на берегу одного из самых отдаленных заливов озера Сийкаярви старая могучая сосна шумела так же величаво, как она шумела при жизни Ииваны Кауронена.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Ларинен приехал в Петрозаводск по делам колхоза. День клонился к вечеру, учреждения заканчивали работу. Первым делом ему пришлось подумать о ночлеге. В гостинице мест не оказалось: в городе проходило республиканское совещание передовиков лесной промышленности. Надо было идти к кому-нибудь из знакомых — с одними он когда-то вместе учился, с другими воевал, были у него знакомые и по работе в стройуправлении. Но Ларинену всегда казалось, что, если приедешь к знакомому в деревне, обрадуешь его, а в городе — стеснишь.
В нерешительности он шагал по улицам с маленьким чемоданчиком в руках. Снег уже растаял, а Онего все еще было сковано толстым льдом. Ларинен то и дело останавливался посмотреть на работу строителей. Вот цепко подхваченные башенным краном в воздухе поплыли большие цементные плиты, покачиваясь на крепких тросах. Краны поворачивали из стороны в сторону свои длинные шеи, словно осматривали растущий город с любопытством и удивлением. Строек было так много, как будто в Петрозаводске и нет ничего другого, кроме временных дощатых заборов, строительных лесов и длинношеих подъемных кранов. В душе Вейкко все еще оставался строителем, и именно стройки бросались ему в глаза в первую очередь, хотя и каждому, попавшему в Петрозаводск, этот город казался огромной стройкой.
Ирина послала с Вейкко немного гостинцев хозяйке, у которой она жила на Голиковке. Улицу Вейкко разыскал быстро, но никак не мог найти дома. Дом тридцать восемь он нашел, потом нашел дом номер сорок шесть. В промежутке между ними стоял высокий забор из новеньких досок. Заглянув в щель, он увидел площадку, заваленную цементными блоками, железными брусьями, кирпичом. Между ними стояли стены старого домика без крыши. Окна были еще целы. Вейкко разыскал калитку. Его остановил сторож:
— Вам куда, гражданин?
— Скажите, где тут дом сорок?
— Рановато вы пришли. Заходите через полгодика, тогда найдете дом сорок. — Сторож расплылся в широкой улыбке, шевельнув мохнатыми бровями.
— А куда же делась женщина, которая жила здесь? — Вейкко указал на домик.
— Утречком ее перевезут. А пока она еще здесь.
Сторож прикрыл за Вейкко калитку.
Женщина сидела одна среди собранного на середине комнаты домашнего скарба. Она равнодушно взглянула на вошедшего. Огород и этот домик уже не принадлежали ей, сюда заходило немало людей из стройуправления. А этот был с чемоданом в руках. Она спросила: