В одиннадцатом часу начальник заставы Оссиппа Липкин уже начал беспокоиться. Он то и дело выходил из домика, стоял, прислушиваясь, у дверей, потом звонил на наблюдательный пункт. Оттуда неизменно следовал один и тот же ответ: «Ничего не слышно!» Вой метели усиливался, поглощая все другие звуки. Даже выстрелы, если бы они раздались, можно было услышать только на небольшом расстоянии. Зимний лес похоронил бы среди своих вечных тайн свидетельства борьбы не на жизнь, а на смерть.
Заставы располагались на таком большом расстоянии друг от друга и людей в них насчитывалось так мало, что в случае необходимости трудно было принять срочные меры. Дозоры, вернувшись из похода, иногда докладывали, что обнаружили чужие следы, пересекавшие контрольную лыжню. Кто-то проходил через границу — то туда, то обратно. Следы быстро заносило снегом. Неделю тому назад один пограничник пошел по чужому следу, ведущему с запада на восток, и до сих пор не вернулся. Группа солдат, правда, отправилась на поиски, но заблудилась.
Ребята долго блуждали по лесам и, усталые, еле добрались обратно на заставу. И это был не единственный случай. С других застав тоже таинственным образом пропадали люди.
Шел уже первый час ночи, когда с наблюдательного пункта сообщили, что с северной стороны слышны голоса людей. Липкин выскочил из помещения. Вскоре из метели вынырнули четверо людей — все в снегу. Четвертой была долговязая пожилая женщина с кошелем за спиной.
— Товарищ начальник, задержана перебежчица, — доложил старший группы. — Пришла со стороны Финляндии.
— Целый час за ней гнались, — проворчал Евсей Павлов, угрюмый солдат с густыми бровями, с широким усталым лицом.
— Да нет, она и не собиралась удирать от нас, — поправил старший. — Просто шла и шла. Видать, хорошая лыжница.
Женщина присела на край нар и начала ворчать по-карельски:
— Всю жизнь ходила к сестре, а она ко мне. Не спрашивали, где у вас тут граница и кому она нужна. Ох-ой, настали же времена…
Она с усмешкой наблюдала, как Липкин обыскал ее кошель. Там были баранки, кулек соли, пол-осьмушки чая.
— Берите ешьте. Я-то могу и сдохнуть с голоду.
— А кто ты такая? — Липкин тоже перешел на карельский.
— Я-то? Татьяна я, вдова из той деревни. Народ меня знает.
— А не знаешь ли ты, что граница уже год как закрыта? Об этом же объявляли на собрании.
— Только мне и дел, что на ваших собраниях юбки просиживать.
Липкин записал фамилию женщины, протянул ей кошель с продуктами и предупредил:
— Если еще раз поймаем, пеняй на себя. А теперь отправляйся домой.
— Дома у меня только тараканы, они мало кормят.
Женщина сердито засопела и ушла, не попрощавшись.
— Не это ли твоя «лесная фея»? — громко смеялись ребята, подтрунивая над Евсеем Павловым.
— За «лесную фею» вам еще достанется. А теперь прекратить разговоры и спать, — приказал Липкин.
Павлов был не в духе:
— Стоило целый час гоняться за этой бабой, чтобы ее сразу отпустить. В следующий раз я тоже махну рукой: иди куда хочешь…
— В Москву ее, что ли, отправлять? Вот «лесную фею» вашу надо задержать и привести сюда, запомните, это!
— Не стану я детей задерживать да воевать с ними. — Павлов все еще пререкался. — И вот что: если вы не порекомендуете меня в список демобилизуемых, уйду сам.
— Хотите под военный трибунал?
— Хочу. Хочу пойти и сказать: пусть каждый повоюет пять лет, из них три года в Карелии. Пусть повоюет под Келлосалми, Коккосалми и какие тут еще есть «салми». Пусть каждый получит столько ранений, сколько я. Что ж, тогда и я готов еще послужить…
Липкин решил не продолжать разговора в таком духе. Он велел Павлову лечь отдыхать, а сам подумал: «Надо его демобилизовать, как только прибудет пополнение. Правда, это нелегко: рядом с молодежью обязательно должны быть опытные солдаты. Но Павлов действительно утомился, стал раздражителен, ослабляет дисциплину».
Опять Липкина мучила бессонница. Опять ныло плечо, раненное в Петрограде в октябрьские дни 1917 года. Мысли блуждали: как там жена с детьми? А Павлов пять лет не видел родителей… На наблюдательной вышке, наверное, очень холодно… Надо бы сократить смены… Тогда меньше останется времени для отдыха. «Лесная фея»… Что она за птица?.. Ребята говорят о ней с такой теплотой… Надо прекратить эти свидания. Но как?
«Лесная фея» — так пограничники называли совсем молоденькую девушку. Она сказала им свое настоящее имя — Кертту или что-то в этом духе, но все ее называли только «лесной феей».