«Ересь какая-то!» — подумал он, успокоившись. Беломорск никогда не был занят врагом, и на этом участке Карельского фронта не было немцев.
А сны мучили. Почти двадцать лет. В снах огоньки выстрелов вспыхивали в каких-то горах у Беломорска, где вообще нет никаких гор. Ему приходилось бежать по грудь в ледяной воде, мучительно упругой и вязкой. Всякий раз он просыпался с онемевшими ногами, и комната вот так же была полна стуком его сердца.
Ветер налетал порывами и приносил обрывки звуков. То полуслово, то какой-то треск. Это уже не во сне. Треск слышался снова и снова, будто кто баловался, проводя ногтем по гребенке. Треск становился отчетливее и ровнее.
«Кто же в такую непогодь? — мелькнула тревожная мысль. — Не «Ударник» ли? Наверное, он, Ундозеров, кто же еще! Сумасшедший какой-то, угробится вместе с катером…»
Он уже не мог уснуть. Сны про танки всегда заставляли его вставать рано.
Петр Потапович угадал. На озере действительно трещал «Ударник». Капитаном катера был здоровенный детина Ундозеров. На вид ему не больше тридцати пяти. Но на самом деле он уже не молод — у блондинов ведь седина не так заметна.
Сутулился Ундозеров только в рубке своего катера: иллюминатор был слишком низок для его почти двухметрового роста. Что и говорить — детина внушительный. А в глазах — детское озорство. Забыл человек, что годы не те и работа не из спокойных. Когда катер подобострастно кланяется волнам, когда вода заливает палубу и омывает иллюминатор, на лице капитана смеются все морщинки. Он подтрунивает над своей посудиной:
— Ну-ка, ну-ка, «Ударник», ну-ка еще! Разве это волна? Вон идет — то волна, а это смех один… Ну-ка, «Ударник», давай ударим…
Почти упираясь макушкой в потолок и широко расставив ноги, Ундозеров крепко держит штурвал и усмехается.
Сегодня он не один. Ундозеров озабоченно глянул в каюту, забитую мешками и ящиками. Среди этого развала кто-то дремал в уголке, укутанный поверх пальто брезентом.
«Спит, должно быть», — сказал себе Ундозеров и успокоился. Осенние тучи, как сдутая ветром зола, низко плыли навстречу катеру. Ундозеров подумал, что, если поглядеть со стороны, катер, наверное, белый, как чайка. Вообще-то он серый от рождения, а на таком фоне обязательно должен быть белым. Светало, и далеко впереди мелькали огоньки.
Спящий в пассажирской каюте покачивался в том же ритме, что и «Ударник», и его капитан.
Человек этот был не из команды катера — Ундозеров управлялся без моториста, один. Это была женщина, хрупкая, маленькая.
Но она не спала, а так, качалась в какой-то полудреме. Не впервой ей на волнах: изведать пришлось и качку, и настоящие штормы. И на этом озере, на этом именно. Правда, и катер у мужа другой был, поменьше, и без пассажирской каюты, и без названия даже… Муж тоже был вроде капитана, тоже ездил без моториста. Ничего, справлялся, хотя, конечно, не такой был дылда, как Ундозеров. Да и катер был, сказать по правде, не катер — просто лодка, емкая, с сильным не по габаритам мотором. Потому и возил муж на буксире длинную вереницу лодок поменьше, груженных ящиками, бочками, сеном… И дети любили ездить с отцом. Старшему, Вовке, тринадцатый год, отец в тихую погоду разрешал ему даже рулить… Господи, счастье-то какое для парня было: в руль вцепится обеими руками, не оторвешь… Она иногда ездила за грибами, за ягодами. Бывало, муж оставлял ее на каком-нибудь острове, а обратно ехал — забирал с полными корзинами, усталую, счастливую.
Счастливая она была всегда. И даже не боялась за свое счастье. Жизнь шла как надо. И замуж она вышла по любви, и муж был заботливый, любил ее и по дому помогал, жалел. Домик они построили небольшой, свой, козу купили, и дети у них были здоровые и учились неплохо. А что баловались иногда, проказы всякие строили — на то и дети. На что ей было жаловаться? Все хорошо шло…
А потом была суббота, поздний вечер. И на озере буря была, как сейчас, если не сильнее. Ну, конечно, сильнее… Они только пришли из бани, сидели в тепле. И самовар гудел теплым басом. Собирались наутро ехать в гости к ее сестре…
Вдруг сосед прибежал, руки трясутся, плачет почти:
— Выручай, брат, умирает жена, ей срочно надо в больницу…
Муж даже стакан чаю не допил. Ветер, конечно, был сильный, но и хуже бывало, ничего, ездил… А вот не вернулся. До больницы доехал — ничего. Сдал больную и обратно сразу.
Потом нашли лодку, затопленную. Потом и его на берегу, далеко от поселка. Страшного, даже детям не разрешили показать…
Потом все облака шли и дожди, дожди и облака. Даже новый бревенчатый дом почернел, а такой веселый был дом, узорный какой! И в доме, прибирай не прибирай, неуютно стало, как в старой избе. Самовар — и тот другим голосом пищал, уныло так. Она накрыла самовар полотенцем и стала кипятить воду в чайнике. Тот хоть молчит. И дети вроде меньше ростом стали, и одежда на них повисла, будто не по росту сшита…