— А-а! — лицо Петра Потаповича вытянулось, посерьезнело. — Что же вы у двери! Садитесь, познакомимся… Да, ваш муж работал у нас, как же, помню, печальный случай, печальный… обидно… Вы похоронные получили? — Вдруг он понял, что спрашивает не то, неловко замолчал, вздохнул: — Бывает… ходишь, а что будет вечером, не знаешь… Был человек и нет… — И опять замолчал.
— Мне бы справку, — сказала Марина.
— Справку? — эхом отозвался Петр Потапович и открыл ящик письменного стола.
— Что муж погиб на производстве. Для пенсии детям… — Марина вытащила носовой платок, но сдержала слезы. — Трое их у меня… старшему тринадцатый год…
Петр Потапович помедлил и закрыл ящик. Задумался, глядя в окно на озеро. Страшная, должно быть, смерть была у Ватанена на таких волнах. Кажется, в прошлую ночь он сам переплыл ледяную реку. Нет, это было раньше… И в комнате было тесно от стука сердца. Интересно, снится Ундозерову война? Он же настоящий фронтовик. Наверное, не снится, вон здоровый какой. Конечно, не снится.
— Да, я понимаю… Как тебя зовут?..
— Марина Петровна, — подсказал Ундозеров.
— Я понимаю тебя, Марина Петровна… Трое детей, без мужа… Если бы от меня зависело, от души бы… Но закон…
— Какой закон? Причем закон? — возмутился Ундозеров.
Петру Потаповичу стало вдруг легче: с Ундозеровым разговаривать было проще. Он повернулся к капитану пассажирского катера:
— А вот такой. Не можем мы дать справку о том, что Ватанен погиб на производстве. Не можем, потому что это был бы обман государства.
— Как же так — обман! — Марина испугалась. — На моторке же… лодку нашли с водой, потом самого, тело…
— Верно. Я знаю. Я понимаю вас. — Петр Потапович снова перешел на «вы». — Но на производстве — это когда в рабочее время, по нарядам. А он поехал в нерабочее время — раз. Не было ни распоряжения, ни наряда — два. В-третьих…
— Какое, к дьяволу, распоряжение?! — вспылил Ундозеров. — Человек умирал!
— В служебном помещении прошу не ругаться. — Тон Петра Потаповича был ледяным, но внешне он был совершенно спокоен. — Я вам, Ундозеров, уже напоминал в прошлый раз. Выслушайте меня и ведите себя прилично. Вот так. Человек, которого вез Ватанен, не умер — это в-третьих.
— Острая форма аппендицита, спроси у кого хошь, не то что у врачей — все знают, понял? — гремел Ундозеров.
— Медицинские дела не по нашей части. Речь идет конкретно о справке. А больная давно ходит и здоровее нас с вами. Дальше, больная, которую Ватанен вез, не имеет к нашему предприятию никакого отношения. Я понимаю, конечно, но — вот так, да…
— Так просили ведь, «умирает», сказал… сосед наш, в дорожном работает… И чай не допил…
— Ну вот, и он — в дорожном, не у нас, Марина Петровна. Он просил в личном плане, так сказать, не в служебном, понимаете?
«В личном плане» — Марина не знала, что это значит. Не знала она, какие параграфы и какие законы оправдают последний подвиг мужа. Она просто растерялась сейчас оттого, что этот подвиг нужно было почему-то оправдывать ей самой. Оправдывать — почему?..
Петр Потапович взглянул на часы. Дело было ясное, никакого другого выхода он не видел. Его ждали папки, работы было невпроворот. Конечно, надо сказать что-нибудь теплое этой женщине. Вон как согнуло ее горе, глаз поднять не может.
— Вы не волнуйтесь, пожалуйста, дети не останутся до совершеннолетия без материального обеспечения, не волнуйтесь. Вы не понимаете, социальное обеспечение в нашей стране… не волнуйтесь…
— Пошли, Марина! — Ундозеров шагнул к двери. — Оставим его, к дьяволу, пошли!
— Как же без справки! — тихо спросила она. — Мне сказали: со справкой — пенсия другая… да и детям бы знать, подрастут… какой отец был…
— Будет справка, все будет, только не от такого. Пошли!
Дверь закрылась, и только тогда Петр Потапович набрал в грудь столько воздуха, что смог крикнуть:
— Ундозеров, вернись!
Тот согнулся в дверях:
— Ну!
— А вы не нукайте на меня. И закрой дверь.
— Ну, слушаю.
— Что это значит — найдете справку без меня! Угроза?
— И найдем. К начальнику пойдем, в партбюро пойдем, в рабочком. Да хоть в суд, понял? На любое собрание, понял? Правда всюду, а не у тебя в столе. — Ундозеров снова было вспылил, но понизил голос и говорил почти спокойно.
— Ах, вот как, Ундозеров… С жалобой, значит… Так бы сразу и сказал. Только не выйдет, Ундозеров, не выйдет. Мы кое-что знаем. Все знаем. Вот она — все тут, — он похлопал по первой попавшейся под руку папке. — Мы обязаны знать… Так что иди, жалуйся. Посмотрим, понятно!