Дым от костра окутывал бронзовые стволы сосен и с попутным ветром пробивался на волю к реке. У костра лежала Нина и читала журнал.
— Чем увлеклась? — спросил Алексей.
Она не подняла головы, ответила не сразу:
— «Бедной Лизой»…
— Что-о? Карамзина?!
— Не-ет, современной «бедной Лизой», которую обманул современный стиляга. И как не надоест писать об одном и том же. Вот ты, стиляга в клетчатом костюме спортивного покроя, устарелого фасона, признайся: соблазнил меня?!
— Ах это вы, «бедная Нина», героиня новой повести! Очень приятно познакомиться. Кстати, где заварка и почему не видно Николая Петровича?
Нина рассмеялась:
— Действительно, его не видно, зато отлично слышно.
Алексей и впрямь услышал добросовестный храп из палатки.
— Тоже жизнь! Как выпала свободная минута, так ляжет и спит себе.
— И спит! А чего ему переживать? Свое дело знает отлично. Вспомни, как на порогах он держался. Уверенней, чем мы с тобой.
— Знаю. Видел. Признаю. Весной, говорят, его наградили Почетной грамотой. Премию дали. Заслуженный плотник. Это, не считая талантов плотовщика и охотника. К нам бы на стройку его…
— Что, не согласился?
— Почему, он старик безотказный. Куда пошлют, туда и пойдет. Из таких. Но решили, пусть живет на месте. Там тоже умелые руки нужны.
Нина разлила чай в две кружки и спросила:
— Разбудим?
— Пусть спит. Встанет — покушает.
Поели, напились чаю. Алексей сделал из гибких прутьев два удила, привязал к шнурам крючки. Черви нашлись здесь же, под камнем. Пришли к берегу, забросили удочки и уселись на тот самый чурбан, на котором сидели в пути. У берега тихо покачивался плот. Нина бросала в воду сухие листья, веточки, смотрела, как течение подхватывает и медленно уносит их на середину реки.
— Первые поселенцы! — усмехнулась Нина. — Хоть бы кто-нибудь стихотворение про нас написал. Места-то здесь какие красивые, спокойные, вот как течение реки здесь, в заводи. Алеша, как думаешь, напишут?
— А что нам, без стихов плохо? И не так уж здесь красиво. Погоди, придет осень, зарядят дожди, ветер завоет в лесу: ый-ый!..
— Осенью мы первые дома заселим… Ой, Алеша, правая клюет!..
Николай Петрович проснулся и вылез из палатки. Головешки в костре чуть тлели. Он отесал пень, подбросил в огонь сухие щепки.
Чай был еще горячий. Николай Петрович не спеша поел, неторопливо набил трубку, закурил. Потом встал, развязал веревки и осторожно вынул из объемистого картонного ящика радиоприемник. С тревогой осмотрел батареи. Нет, не промокли. Подсоединить батареи к приемнику, протянуть антенну на ветку, воткнуть заземление в песок — дело нехитрое.
Приемник ожил, зашипел, потом послышалась мелодия — чистая, как только может быть далеко в лесу, где нет помех.
«Куда ведешь, тропинка милая…» — запел нежный с грустинкой голосок девушки, бережно подхваченный мягкими басами аккордеона.
Старик сидел и слушал. Не глядя, машинально набил трубку, вытянул из костра горящую щепку, но то ли забыл, то ли раздумал прикурить, и она угасала, источая жгуты белого едкого дыма.
«…печаль, моя безмерная, кому поведаю, кому?» — спрашивала певунья и не слезой, а серебристой росинкой на ветке дрогнул и упал ее голос. Ушла песня.
Николай Петрович по привычке выбил трубку, взялся за топор. Подходящая сухая сосна оказалась под рукой. Отрубив двухсаженный кусок, плотник расколол его, тщательно обтесал, вбил в землю столбы, положил сверху перекладины. Получился стол, чистый, ярко-желтый. Такие столы в Карелии ставят у рыбацких костров или перед низкими охотничьими избушками. Носят они на карельском языке громкое название — сто́ловой.
Когда молодые пришли с рыбалки, приемник уже стоял на столе.
— Вот, посмотри, Нина, на наших умельцев, — сказал Алексей, показывая на столовой.
Нина села на продольную перекладину, служившую скамейкой, погладила доски, потом застелила стол клеенкой.
Пока Нина чистила рыбу, Алексей с любопытством рассматривал приемник:
— Одумались! А сначала отказали наотрез: не предусмотрено, говорят, сметой! Все же, наверное, совестно стало. Такая стройка начинается, а у нас даже приемника нет.
— Накладную дали или по счету получил? — спросил Алексей у Николая Петровича.
Проводник повел плечом:
— Да ведь на что они, бумаги?
— Как, то есть, «на что»?! Государственное имущество. Кому передали, под чью ответственность?