— Товарищ младший политрук, мы не циркачи, не привыкли работать ради забавы.
Продолжались песни, шутки, танцы. Устали, сели на пары. Вдруг Захаров как ни в чем не бывало обратился к командиру взвода:
— Товарищ младший лейтенант, сколько времени?
— Пожалуйста… — Командир взвода растерялся: на руке нет часов, нет в кармане, нет ни на столе, ни на нарах.
— Вот они, — Захаров вынул часы командира из своего кармана.
— Как же так!.. — командир был в полной растерянности.
Захаров посмотрел на меня укоризненно и спросил с обидой:
— Забавно, товарищ младший политрук? Вы довольны?
Мне было неловко.
Потом — новые походы. Неудачи и успехи, потери и подвиги.
Захаров всегда оставался самим собой — буквально рвался на самые трудные задания. А потом Захаров получил орден Красной Звезды. Мы от души радовались, гордились. На столе в честь этого события появилось все, что могло быть на фронте для разведчиков. Веселились так, как только могут веселиться молодые, здоровые, сильные люди. Только один из нас не веселился. Был грустным, задумчивым, казалось, у него на душе тяжело, он что-то скрывает. Это был сам герой дня Захаров.
Ребята всячески старались встряхнуть его, заставляли петь, потом оставили в покое. Человек он гордый, чуткий, легко ранимый неосторожным словом. Мы не стали докучать ему вопросами, поняли — он думает о себе, о своем прошлом, о своем будущем. А это ему нелегко. Он должен сам сделать выводы, сам принять решение.
Война разлучила нас. О дальнейшей судьбе Захарова я не знаю. Но мысленно вижу его таким, каким он сидел на своем празднике. Я могу строить только предположения. Если он погиб, то с честью, как настоящий патриот. Если жив, то наверняка — в рядах честных и стойких тружеников.
Перевод Э. Тимонен.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Март 1945 года. Восточная Пруссия…
Перелистываю потрепанную тетрадь. Есть записи обстоятельные, на много страниц, но чаще — торопливые, два-три слова, всего одна фраза. Вот одна из таких:
«Панков. Неотправленное письмо».
Этот случай запомнился так отчетливо, что я решил дополнить то, что тогда не сумел записать.
Был тяжелый бой. Вторая рота нашего отдельного саперного батальона выдвинулась вперед, чтобы проложить проходы в минном поле. Под огнем нашей артиллерии притих передний край противника, но в тылу у них тоже было чем обрушиться на нас. Наша атака захлебнулась. Мы пошли второй раз, но тогда ожил и передний край врага. С большими потерями мы отошли на исходные рубежи.
Мы вернулись на отдых в тот же подвал, в котором уже жили несколько дней. За время этого боя был разрушен верхний этаж, и в потолке подвала образовалась огромная дыра. Падал мокрый снег и, не доходя до пола, превращался в дождь.
Никто не обращал на это внимания. С поля боя вернулись далеко не все. И не всех погибших сумели даже унести. Двое остались слишком далеко под носом врага. С наступлением темноты противник, опасаясь нашей третьей атаки, то и дело освещал ракетами нейтральную полосу.
Затопили камин. С тяжелыми думами легли на цементный пол. При тусклом свете самодельных коптилок некоторые занялись письмами родным. А мысли все об одном.
Не было Володи, комсорга батальона. Бывший разведчик, награжденный орденом Красной Звезды, он был прислан к нам в саперный батальон.
Какой палец ни укуси, одинаково больно. Но Володя!.. Он был душой батальона. Это тоже стертые слова, о стольких сказанные! Но как иначе сказать о Володе? Он был всегда живой, как ртуть, отчаянно смелый, веселый, никогда не унывал. На отдыхе, дай только обстановку, он играл на балалайке, лихо плясал. А как пел! Особенно «Синенький скромный платочек…». Пел от души, так, что казалось, будто у него где-то есть та, которая носит для него синий платочек. Ему было всего двадцать или двадцать один год, и уж который год он был на фронте. Он вел комсомольские дела без канцелярии. Правда, в боевой обстановке так и положено было, чтоб партийные или комсомольские собрания проводились без протокола и поручения не записывались. Но Володе это было особенно свойственно. Не любил он официальные бумаги. И нам теперь не хотелось, чтобы его мать узнала о смерти сына из официальной бумаги. Конечно, извещение будет, но мать должна получить сперва письмо, написанное товарищами. Как написать, чтобы смягчить удар? Сперва надо как-то подготовить, потом… Все равно надо написать эту тяжелую фразу.