— Наше желание, — говорит Лемола, — чтобы никогда больше не идти на вооруженное состязание. — Он засмеялся. — Как бы упрямы мы, финны, ни были, нам пора уже понять, что нам не по силенкам состязаться с вами с оружием в руках.
Он говорил и о незавидном положении тех западных стран, которые в экономическом и военном отношении зависят от Америки.
Маленький сын хозяина, Юха, широко раскрытыми глазами смотрел на меня. Он впервые в жизни видел человека из той удивительной страны, которую его отец так хвалил. Я думаю, он поспешил поделиться новостью со своими сверстниками.
Мы поблагодарили хозяина за гостеприимство. Надо было спешить в Хельсинки.
В пути мы с Сайсио обменивались впечатлениями. В Пялькяне те же дороги и дома, какие были более тридцати лет назад. Но только этим нельзя характеризовать всю страну. Нынешнюю Финляндию неправильно было бы представлять и по произведениям Юхани Ахо, который описывает идиллию и неизменяемость сельской жизни. Самые большие перемены произошли и происходят в сердцах людей, в их отношениях к Советскому Союзу, к другим народам, к войне и миру.
Калле Лемола назвал свои взгляды «крайне правыми». Советский народ судит о партиях других стран не только по словам, а главным образом по их делам. Можно сомневаться в искренности крупного землевладельца, когда он хвалит советский строй, но нельзя не верить ему, когда он говорит о выгодности торговли с Советским Союзом.
В Финляндии мне доводилось встречаться и с другими бывшими знакомыми. Вот некоторые эпизоды из поездки в Финляндию год спустя, в 1958 году…
Идет шестой съезд общества «Финляндия — СССР». Дом культуры на улице Стуре переполнен делегатами из разных концов страны и гостями. Во время перерыва в фойе пьем кофе, большинство стоя, потому что за столиками не хватает мест. Я разговариваю со знакомыми. Вдруг ко мне подходит стройный брюнет и с дружеской улыбкой спрашивает:
— Простите, вы ведь капитан Тимонен?
Я вздрогнул от удивления. Какой же капитан? Уже больше десяти лет я снял погоны и никакого отношения не имею ни к каким званиям и вообще к военным. А отрицать тоже не могу — когда-то действительно я был в таком звании.
— Да, я Тимонен, но…
— А помните ли вы меня?
У меня очень плохая зрительная память на людей, из-за чего часто попадаю в неловкое положение. Теперь я смотрю на моего собеседника и вижу: что-то действительно знакомое в чертах его лица. Но где и когда я его видел — никак не могу припомнить.
— А помните ли палатку под Масельгской и раненого финского солдата с перебитыми руками? — спрашивает он, продолжая улыбаться.
— А-а! Вот это встреча!..
Действительно, под Масельгской когда-то зимой была палатка медсанбата и в палатке лежал доставленный нашими разведчиками финский солдат.
— Теуво Алава? — теперь я вспомнил его фамилию.
— Тот самый.
Мы крепко пожали друг другу руки, как старые знакомые.
Во время беседы со мной в медсанбате он все расспрашивал, когда его расстреляют.
— Зачем расстреливать? У нас пленных не расстреливают, — говорил я ему тогда. — Это пропаганда финской военщины уверяла, что политруки Красной Армии расстреливают военнопленных.
Я говорил, что для него война кончилась, его вылечат и после нашей победы он вернется домой к своим родным.
— Ну как, правильно я говорил тогда вам?
— Да, да, все так, — кивая головой, отвечал он.
Теперь, 15 лет спустя, мы беседовали долго. Все, что я предсказал ему, сбылось: в лагере военнопленных его вылечили. Он вернулся домой, но уже другим человеком. Теперь-то он знал цену всей пропаганды финской военщины, понял, кто и за что воюет. И он стал активным сторонником дружбы с Советским Союзом, одним из секретарей окружных организаций общества «Финляндия — СССР», коммунистом.
И еще одна встреча.
Еду я в местечко Нурмиярви, на родину классика финской литературы Алексиса Киви. Меня сопровождает руководитель профсоюза сельскохозяйственных рабочих и лесозаготовителей Вяхятало, очень разговорчивый господин. Он рассказывает смешные случаи из своей жизни и мимоходом говорит, что давно собирается приехать туристом в нашу Карелию, да все некогда. Он вспоминает, что в годы войны был неподалеку от Ухты. Я заметил, что Ухта — моя родина и что мне тоже пришлось воевать на ухтинском направлении в начале войны.
— А помните ли вы историю с лосем? — оживился он снова.
— Как же, помню.
Оказывается, мы были тогда «соседями», но далеко не добрыми. Была морозная ночь под новый, 1942 год. На фронте стояла тишина. Между нами лежала нейтральная полоса не более ста метров. И вдруг на эту полосу откуда-то забрел лось, пугливый, но гордо идущий по глубокому снегу вдоль линии фронта, между двумя рубежами огня и смерти. Не мы, а финны пристрелили лесного красавца… Им захотелось жаркого. А лось все-таки наш, на нашей земле. Мы открыли минометный огонь, и под прикрытием его ребята притащили лося. Вот такая была тогда история с лосем, о которой вспомнил теперь Вяхятало. Он рассмеялся: