Стены в комнате почти сплошь были заклеены плакатами: между окнами висел посвященный Дню советской артиллерии, а рядом примостились пушистые кролики — внизу надпись: «Разводите кроликов!»
— Садитесь сюда, на кровать, — сказала Нина Степановна. — А то эти скамейки у папаши могут легко развалиться, как и весь дом.
Она придвинула стол к кровати, принесла самовар и села напротив Вейкко.
— А где же дядя Теппана? — спросил он.
Она засмеялась.
— Разве он может усидеть дома, если родная дочь водкой его угостила!
Нина достала из шкафа начатую бутылку.
— Тут еще и для гостя осталось.
Она тоже немного выпила.
— Как там новый прораб? — спросил Вейкко, старательно сдирая кожицу с соленого окуня. — Дали ей комнату? У нее ведь ребенок.
— Подумать только, такая молодая — и уже ребенок! Дали ей отдельную комнату. Правда, очень маленькую.
— Интересно, приступили уже к строительству нового крыла на нашей улице?
— Экскаватор роет там котлован… Знаешь, Вейкко, мне не нравится, что они все время зубоскалят о твоем огороде. Конечно, в шутку, но здесь что-то не так. По-моему, начальник тебя недолюбливает.
— Какое это имеет значение?
Нина налила ему еще водки.
— Не говори так, это имеет большое значение. Ты слишком прямой человек. Конечно, таким и нужно быть, но иногда следует сдерживать себя, говорить спокойнее. А помнишь, как ты разгорячился на последнем партийном собрании?
Ларинен хорошо помнил это собрание. На повестке дня стоял вопрос о выполнении плана строительства. Он выступил тогда очень резко против перерасхода средств и стройматериалов. Он сделал вывод, что они просто обманывают государство и что начальник стройуправления относится к этому равнодушно, хотя прямо на его глазах из государственного кармана крадутся десятки тысяч рублей.
— Слово может иногда ранить человека сильнее, чем нож, — продолжала Нина. — Ведь можно было высказаться спокойно и вежливо, как делает наш начальник. А если он и скажет что-нибудь резкое, то всегда с шуточкой. Ты слишком вспыльчивый, Вейкко. Но зато у тебя есть одна черта, какой нет у многих наших в управлении. Вот и сейчас ты первым делом спросил, получила ли Надежда Павловна комнату. Ты любишь людей, заботишься о них, умеешь поговорить с простым человеком по-хорошему, по-человечески…
Вейкко молча слушал Нину и про себя думал, что это, пожалуй, верно. Люди и их жизнь всегда были у него на первом месте. Еще в армии.
— Не все умеют оценить это, — говорила Нина. — Ведь бывают очень грубые люди… Да, например, председатель этого колхоза. Подумай только, нас приехало пять человек — помогать колхозу, а он даже не поздоровался с нами. Спросил только, есть ли у нас сапоги. Спасибо и на этом. А вот ты на его месте поступил бы совсем иначе.
Редко приходилось Вейкко слышать такие теплые, дружеские слова. У него приятно защемило сердце.
Их задушевную беседу прервал Теппана. Увидев Вейкко, он обрадовался:
— Пришел, значит. А то я уж подумал, что это ты не заглядываешь? Кто ни заедет из начальства к нам в деревню, всякий зайдет ко мне поговорить о делах, посоветоваться. Давай и мы потолкуем. Нина, поставь-ка гостю бутылочку, которую привезла.
Лицо у старика вытянулось, когда он увидел на столе уже пустую бутылку. Хорошо, что в стакане Нины осталось еще немного.
Ларинен посидел еще недолго, чтобы не обидеть хозяина скорым уходом. Теппана воспользовался и этой короткой минуткой. У него были важные новости:
— Николай Петрович хотел тут назначить меня колхозным пастухом. Так прямо и сказал: забирай, мол, коров и гони в лес. А-вой-вой, до чего легко у нас нонче такие сурьезные дела решают! Ведь в нашем колхозе коров да телок, почитай, до сотни голов. Каждая, глядишь, свыше двух тысяч стоит. Вот и выходит, что мне нужно взять на себя поболе как на двести тысяч рублей общественного добра и гнать в лес. Ты подумай-ка! А вот в путных учреждениях не так делается. Уж там кому поручается в руки этакая куча государственного добра, то и целый штат на то выделяется: тут тебе и директор, и бухгалтер, и кладовщик, и помощники, и писаря всякие.
Я и сказал Николаю Петровичу: мол, назначь меня главным директором над всеми пастухами. Директором я согласен. Дай мне только работников, уж руководить я сумею. А он ишь чего захотел, чтобы я один со всем стадом управлялся! Теперь на то нечего смотреть, что раньше на всю деревню один пастух был. Тогда было совсем другое время, власть частного капитала…
Ларинен только улыбнулся, когда Нина подмигнула ему, с трудом сдерживая смех.