Чтоб твоей власти хватило на то, чтоб наша армия, или хотя бы твой полк, добрались до Аутлетта, и мы выкурили бы оттуда моего любимого мужа. Желательно сильно потрёпанным, голодным и обессилившим. А хорошо бы — и униженным.
И чтоб я убила его сама! О-о!.. — мечтательные нотки в голосе сказали лорду Дилени о том, что, как и любая другая женщина, леди Ева предпочитает лично наслаждаться местью. Но леди пояснила и конкретизировала свои желания:
— Предварительно, разумеется, поглумившись и попытав всласть!
Лорд Дилени почувствовал, как напряглась забравшаяся ему на грудь верхняя часть прелестного торса, и похолодели сильные на удивление ручки с изящными кистями, сейчас сжавшимися в остренькие кулачки, и как под атласной кожей заходили отнюдь не женские мускулы. Но комментировать это он не стал. Да и правильно: будет нужно — она сама всё скажет.
— Твоя правда. Скажу. Потому что не для секса, как ты правильно подумал, я тебя выбрала. А для — можешь не верить, балда такая, но так и есть! — успокоения. Душевного.
А оно мне… Очень нужно.
Понимаю, что такое заявление звучит глупо, особенно из уст женщины, перевалившей за рубеж в сто двадцать лет, но это правда: я тоже… Живой человек!
Потому что когда знаешь, что в конце почти каждой ночи ты будешь убита… И убита изощрённо и мучительно — это… э-э… Раздражает. Нет, кому я вру — самой себе мозги не запудришь! Это не раздражает. А буквально давит! Гнетёт. Ожидание неизбежных мучений и смерти просто… Просто… Заставляет биться в истерике, и чувствовать себя, словно баран — тьфу ты — коза! — на бойне. Да что там: это заставляет рыдать и кататься по полу, колотя кулакам и по камням! Или — выпрыгивать с крыши башни. (Что, кстати, благодаря проклятой машине абсолютно бессмысленно, и только умножает мучения!) Остаётся лишь выть, и стонать, словно раненная львица! Наплевав на гордость и самоконтроль.
Как всё это и бывало… Вначале. Давным-давно.
Но потом…
Начинаешь понимать, что от рыданий и попыток покончить с собой — толку нет. Особенно, если к тебе, как к самому ценному «объекту» для «расслабления» Повелителя, приставлен постоянный караул. Бдящий. И ты даже в туалет сходить одна не можешь!
И хотя ты понимаешь, что твой мучитель знает всё о твоих тайных помыслах, о том, что ты постоянно думаешь лишь об одном: как бы убить его или себя, равно как ведает и о всех твоих душевных муках и терзаниях, и стремится ещё и всячески усилить твою панику и ощущение беспросветности и обречённости, начинаешь…
Да — вот именно. Повинуясь воле, неизвестно каким чудом сохранившейся где-то там, очень глубоко, — она постучала уже себе по виску, украшенному вполне человеческим завиточком смоляных волос, — приказываешь этому телу и этой душе, — она положила руку себе на верхнюю часть груди, — прекратить терзаться, выть, и рыдать.
И вместо этого начать мечтать, как уже ты поступишь с ним, когда он окажется в твоих руках! Зная, что он прочтёт это, и наверняка обозлится ещё сильней!
Но! Заставить тебя страдать сильнее — уже не сможет.
Потому что уже достигнут предел средств, имеющихся в распоряжении даже такого разносторонне образованного изверга! И на большее его изобретательности и фантазии уже просто не хватает!..
Она замолчала, отвернувшись к стене, чтоб он не видел, как она кусает пухлые губки. Затем повернула лицо снова к нему, и он увидел, что никаких слёз там нет. Ого!
Значит, она — сильнее своих страстей и воспоминаний! Мужественная.
Но вот она и усмехнулась:
— Ничего не скажешь, «раскрутил» ты меня, милый, на сеанс «ностальгических воспоминаний»! А сейчас довольно глупых переживаний о былом, и пафосных речей. Они мне неприятны. Лучше просто — прижми меня как в самый первый раз, к волосатой мускулистой груди моей «надежды и опоры», и я попробую… расслабиться и уснуть.
Ощущать, как по твоей груди разметались пушистые и приятно пахнущие яблоками локоны самой прекрасной женщины Семиречья, а на твоих чреслах покоится самая красивая задница этого самого Семиречья, и даже не пытаться что-либо с ней сделать, лорду Дилени, если честно, было приятно.
И он не считал себя странным извращенцем, или собакой, сидящей на сене. Он и сам не слишком верил в секс, как метод решения всех проблем, и уж тем более — не рассматривал его, как способ расслабиться, или забыться.
Его партнёрша права.
Ей сейчас, похоже, простое, «дружеское», если его так можно назвать, участие, и сочувствие, вот именно — искреннее и товарищеское — куда важней.