Во-вторых, два торговца внизу — никакие не торговцы. Потому что у одного из них тату на кисти руки, с гербом гильдии наёмных убийц Сапатии. А у второго под плащом топорщились ножны как минимум трёх кинжалов. Стало быть — метать умеет отлично.
Ну а больше всего меня насторожило то, что на нас они старались вообще не смотреть. Это говорит как раз о том, что они нас узнали, и изо всех сил старались не привлекать нашего внимания. Что, должна признаться, отнюдь не свидетельствует об их уме. К счастью для нас.
— Но миледи!.. Вы так спокойно об этом говорите! Значит, вы предполагаете, что эти двое…
— Нет. Не думаю, что убить нас должны именно они. Скорее, они выжидают здесь, чтоб подтвердить отряду, который прибыл бы сюда позже, ближе к рассвету: да, птички здесь! И вот этот-то прибывший отряд нас — и!.. А мы бы как раз видели десятый сон.
— Когда вы так говорите, миледи, мне хочется спуститься вниз, и немедленно разделаться с негодяями!
— Не нужно спешить, мой милый спаситель, — она послала ему грустную улыбку, после чего подошла к узкому, даже кошке не пролезть, окошку, и выглянула наружу, — Я ведь могу и ошибаться. Как, скажем, и бывший убийца может посчитать, что ремесло платного осведомителя куда прибыльней и безопасней, чем его основная работа. Не будем мы никого трогать до тех пор, пока на нас не нападут.
— То есть, мы…
— Да. Я предлагаю засесть прямо в вашей комнате — она побольше, следовательно, позволит получше развернуться, когда начнётся. А ждать будем, лёжа на кровати. Не раздеваясь, разумеется. — она не без интереса проследила, как хитро-вожделённое выражение на лице офицера сменилось разочарованием. Поэтому добавила, больше для себя, чем для него, — Потому что если вы и правда хотите спасти меня от смертельной опасности, лорд Айвен, то сделаете всё, чтоб сохранить тишину и… бдительность!
Лежать на жёстком и продавленном матрасе-тюфяке из прелой соломы было неудобно. Стоило попытаться чуть повернуться, чтоб лечь поудобней, как он начинал предательски потрескивать и колоться даже через одежду. Юбку она, разумеется, сняла, одев вместо неё вторые штаны лорда Айвена, которые он очень кстати захватил, со смущением заявив, что мёрзнет, когда приходится стоять на часах в зимние холода где-то снаружи, на стенах Клауда, и которые и были надеты на нём. Разумеется, до того момента, как она спросила, нет ли у него запасных, и не потребовала снять, резонно указав, что в комнатках всё-таки не столь холодно, как на улице: тепло от двух стоящих внизу, в двух углах огромного общего зала, печей, на одной из которых и готовилась вся еда, весьма ощутимо нагревало полы и шло и от внутренней стены трактира. Так что вода, имевшаяся в большой кадке-бадье у входной двери, даже не замёрзла.
Лорд Айвен, конечно, тоже не спал, но переговариваться, даже шёпотом, она запретила, прекрасно понимая, что огромные щели в дощатых стенах сразу выдадут их тому, кто захотел бы проникнуть в соседние, сейчас пустые и не запертые, комнаты из общего коридора. Поэтому она прекрасно понимала «непередаваемые» ощущения и впечатления молодого и влюблённого мужчины, что вынужден сейчас лежать рядом с предметом своих вожделений в одной постели, и даже не пытаться хотя бы прикоснуться…
Наверняка он не раз проигрывал в мозгу мысль, что на самом деле она просто оклеветала несчастных торговцев, исключительно для того, чтоб избавиться хотя бы на сегодняшнюю ночь от его докучливых ухаживаний… да и всего остального, что явилось бы их логическим завершением.
Однако её спаситель оказался истинным дворянином, тихо вздыхал, не протестовал, когда его толкали в бок, чтоб подвинулся, и не успел окончательно уверовать в то, что она просто запудрила ему мозги: отдалённый топот копыт они услышали ещё до того, как колокол какой-то церкви пробил два часа. Она поняла, что автоматически схватила и стиснула до синяков его руку своей кистью, и заставила себя ослабить хватку.
Затих топот однако в отдалении, и если б они не прислушивались, чутко ловя каждый шорох в огромном бревенчатом здании, и снаружи его, ни за что не услышали бы, как где-то скакали, а затем словно перешли на шаг и остановились кони. Не менее пяти.
Но дальше они ничего не услышали, что было странно само по себе: никаких селений или домов там, в той стороне, откуда они прибыли, не имелось. Следовательно, лошадей или сдали кому-то, или просто привязали к ветвям в гуще леса, сквозь который вела дорога, а дальше двинулись пешком. Что сразу обо всём говорило.