— Интересно, есть ли хоть какой-нибудь способ остановить Гитлера, или же Польше суждено стать восточной провинцией Третьего рейха? — задумчиво произнес Браттон.
Хардиджен, который являлся не только проницательным инвестором, но и юристом, был назначен ответственным за вывод активов банка из Германии и других опасных мест в Европе, куда были сделаны инвестиции. В банке ему присвоили шутливое прозвище «Наш домашний нацист» — не только из-за его имени, но и поскольку он в совершенстве владел немецким языком и часто бывал в Берлине. Он также поддерживал существование сети чрезвычайно ценных контактов в Вашингтоне и исполнял обязанности руководителя разведки банка.
— Я сегодня утром говорил с одним моим другом, он служит у Генри Стимсона в Военном министерстве, — отозвался Хардиджен. — По возвращении Рузвельта в Вашингтон из круиза на «Таскахозе» Стимсон встретил его на Юнион-стейшн и поехал вместе с ним в Белый дом. Когда Рузвельт спросил его о ситуации в Европе, Стимсон ответил, что оставшиеся мирные дни теперь можно будет пересчитать по пальцам двух рук.
— Рузвельт вернулся в Вашингтон неделю назад, — заметила Маргарет.
— Совершенно верно. А теперь подсчитывайте сами. К тому же я думаю, что Стимсон проявил излишний оптимизм. Лично я думаю, что война может начаться уже через несколько часов.
— А как же насчет статьи в утренней «Таймс»? — спросил Питер. Он имел в виду информацию об обращении Гитлера к правительству Великобритании, сделанном накануне ночью. «Таймс» предположила, что это могло быть шагом к мирному урегулированию польского кризиса.
— Я думаю, что он хитрит, — продолжал Хардиджен. — Немцы сосредоточили вдоль польской границы шестьдесят дивизий, которые только и ждут приказа, чтобы двинуться вперед.
— Так чего же ждет Гитлер? — удивилась Маргарет.
— Предлога.
— Но ведь поляки не станут предпринимать ничего такого, что могло бы спровоцировать Гитлера на вторжение?
— Нет, конечно, нет. Но это его не остановит.
— Что вы предполагаете, Уолкер? — спросил Браттон.
— Гитлер найдет причину для нападения, выдумает какую-нибудь провокацию, которая позволит ему вторгнуться без объявления войны.
— Как же поведут себя британцы и французы? — спросил Питер. — Мне любопытно, будут ли они соблюдать свои обязательства. Ведь в случае нападения на Польшу они должны объявить войну Германии.
— Я уверен в этом.
— Но ведь они не попытались остановить Гитлера ни в Рейнской области, ни в Австрии, ни в Чехословакии, — сказал Питер.
— Это верно, но с Польшей другое дело. Британия и Франция теперь поняли, что Гитлера необходимо призвать к порядку.
— А как же мы? — воскликнула Маргарет. — Неужели мы можем остаться в стороне?
— Рузвельт утверждает, что у него именно такие намерения, — сказал Браттон, — но я ему не верю. Если вся Европа втянется в войну, то я очень сомневаюсь, что нам удастся сколько-нибудь долго делать вид, будто мы ничего не замечаем.
— А что будет с банком? — спросила Маргарет.
— Мы завершаем все дела с участием немцев, — ответил Хардиджен. — Если начнется война, то будет множество других возможностей для инвестиций. Может быть, война это как раз то, что нам нужно, чтобы наконец вытянуть страну из Депрессии.
— Ах, ничто не приносит такого дохода, как смерть и разрушение, — включилась в разговор Джейн.
Маргарет, нахмурившись, смотрела на младшую сестру. Типичное для Джейн поведение, думала она. Она любила изображать из себя бунтаря, мрачную интеллектуалку, критически относящуюся к своему классу и всему, что он собой представлял. Но при том вела оживленную светскую жизнь и тратила деньги отца с таким размахом, будто поставила себе целью выяснить, удастся ли ей разорить его. В свои тридцать лет она не имела никаких собственных средств к существованию и никаких перспектив на замужество.
— О, Джейн, неужели ты снова читала на ночь Маркса? — игривым тоном осведомилась Маргарет.
— Маргарет, прошу тебя, — недовольно одернула дочь Дороти.
— Несколько лет назад Джейн какое-то время жила в Англии, — продолжала Маргарет, как будто не слышала просьбы матери поддерживать мир за столом. — Там она стала самой настоящей коммунисткой, ведь правда, Джейн?
— Я имею право на собственное мнение, Маргарет! — огрызнулась Джейн. — В конце концов, Гитлер же не устанавливает порядки в этом доме.
— Я думаю, что мне стоит тоже стать коммунисткой, — продолжала резвиться Маргарет. — Из-за всех этих разговоров о войне лето прошло довольно уныло. Принять коммунистическую веру было бы очень даже забавно. В следующий уик-энд Хаттоны устраивают костюмированный вечер. Мы могли бы нарядиться Лениным и Сталиным. После окончания вечера мы отправимся на Норс-Форк и коллективизируем все фермы. Вот повеселимся так повеселимся.
Браттон, Питер и Хардиджен дружно расхохотались.
— Спасибо тебе, Маргарет, — строго проговорила Дороти. — Ты уже повеселила нас. Вполне достаточно для одного дня.
Разговор о войне затянулся. Дороти протянула руку и коснулась локтя Хардиджена.
— Уолкер, мне так жаль, что вы не смогли приехать на наш прием вчера вечером. Все прошло просто замечательно. Давайте-ка я расскажу вам об этом.
Большая роскошная квартира на Пятой авеню, из окон которой открывался вид на Центральный парк, была свадебным подарком от Браттона Лаутербаха. В семь часов вечера того же дня Питер Джордан стоял перед одним из окон своей квартиры. Над городом бушевала гроза. Молнии сверкали над темно-зелеными верхушкам парковых деревьев. Ветер швырял воду в стекло. Питер вернулся в город один, так как Дороти настояла на том, чтобы Маргарет оправилась вместе с родителями на прием в саду, который устраивала Эдит Блейкмор. В Нью-Йорк Маргарет должен был привезти Уиггинс, шофер Лаутербаха. А теперь они, несомненно, попали в непогоду.