Но не всё было так хорошо. Первое, что сделал «Голос Истины», а потом и «Партийный Пленариум» это объявил «необходимый мораторий на идеологии». Нет, они не были запрещены, каждый мог придерживаться любой политической, духовной или экономической идеи, что была приятна его душе. Каждый мог высказаться по ней и даже объявить дебаты любому другому представителю другой идеи. Было запрещено ставить во главе Партии определённую идеологию. Даже в «Конституции» было сказано: «Никакая идея не может быть главенствующей в Партии, и поставлена во главе её, ибо это противоречит основам свободы и демократии, что являются наивысшими». Вся Партия выразила общий курс, направленный только на свержение власти Рейха в Милане и установления, как им казалось, справедливого правления.
Не все были рады такому положению дел. Ведь всегда кто–то был готов поставить некую идею выше всего сущего, даже если это попирало все основные догматы Партии.
Давиан сразу и резко высказался против такого правила. Он ревностно и фанатично утверждал на всеобщем собрании: «Да как так! Разве идея это не самое важное!? Именно один идеологический стержень способен скрепить всю Партию на единых основах! Без него она просто рассыплется!». Давиан ещё очень долго яро распылялся перед всеми на эту тему, глубоко рассуждая по этому поводу и чуть ли не проклиная тех, кто решил принять решение о «моратории на главенство идеологии». Но его особо никто и не услышал, и даже не собирался, ведь он противоречил словам самого Лорд–Магистрариуса, который единственный мог указать верный путь во тьме и направить посреди мрака тирании, как полагали ребята. Все культурно и цивилизованно выслушали парня, но потом так, же спокойно отклонили его претензии. Он ещё долго не мог успокоиться по этому поводу.
Но самое худшее, что могло произойти в единой Партии – вокруг Давиана стали собираться его коммунистические единомышленники, постепенно обособлявшиеся в совсем отдельную группу. Они стали походить на отдельное, собственное движение, совсем чуждое для всей Партии. Сначала они заняли определённые помещения, назвав их «Первой коммуной на территории Рейха, а значит неприкосновенной для остальной Партии». Потом сторонники Давиана стали делать красные нашивки у локтя и создавать собственные органы управления практически отделившиеся от основного движения. Среди них большое влияние на коммунистов «совет коммуны», когда собирались все члены этого нового движения и принимали самые важные решения.
Воспоминания о назревающем расколе стали постепенно рассеиваться по мере того как Габриель приближался к своей академии.
Он открыл её двери, прошёл через металлодетектор, способный отследить любую металлическую бляшку и если человек пронёс больше металла, чем положено инструкцией Рейха, то аппарат начинал неистово верещать. И если у студента не оказывалась разрешения или уважительной причины, почему у него так много металла, то ему инкриминировалось «Возможное покушение на безопасность в учебном объекте», что естественно могло привести к потере умственных ресурсов страны, а значит, отсюда вытекала ещё одна статья – «Заведомое предательство и покушение на стабильность Рейха». Приглашались комиссары из Трибунала Рейха, и начиналось расследование, ибо металл мог быть в составе взрывного средства. В памяти людей ещё не поблекли кошмаров терактов, что мрачной россыпью расползались по всей Европе, времени эпохи «Зелёного полумесяца». И первый канцлер помнил эти слёзы на щёках людей и родных, когда он, будучи ещё юношей, лицезрел, как целые небоскрёбы в городах исчезали в вихрях адского пламени чьего-нибудь религиозного фанатизма. А по сему, прейдя к власти он разумно объяснил этот контроль, прямо перед народом: «Вы видите спокойный мир как идеальный? Вы видите спокойствие идеалом? Что ж, я дам вам его, только взамен мне понадобится немного вашего вольнодумия». И первый правитель сделал так, что не было больше терактов выкрашенных в идеологические цвета или полыхающие религиозным фанатизмом. «Одна идея, одна вера, один народ и максимум контроля над всеми» – Произнёс первый канцлер, когда было выжжено последнее государство – «Конклав Независимости» не примкнувшее не к одному из трёх блоков. И народ был лишён своей свободы, но взамен ему дали чего он так желал – спокойствие.
Габриель спокойно прошёл этот металлодетектор – монолитное и серое воплощение одного из идеалов эпохи и прошел внутрь своей академии. Весь холл был просто усеян предметами Культа Государства, что сияли своей праведностью и внушали свою правильность студентам, как задумывалось. Висели плакаты, повествующие о величии государства и правителя, просто исписанные цитатами. Практически недвижимо стояли штандарты и флаги Рейха, что слегка покачивались от гуляющего сквозняка.