Алехандро, говоря, действительно еле сдерживал свою злобу. Если бы был рядом Давиан, то, несомненно, он бы сейчас на него набросился.
– Так что от меня требуется на собрании?
Алехандро улыбнулся. Но его лёгкая улыбка была скорее порождением натужности и душевной усталости, вызванной, как он сам зачастую говорил: «Идеологическими выходками Давиана».
– Что от тебя требуется? Просто придешь на собрание и проголосуешь против его бредовой и несуразной идеи. А если ещё и скажешь что–нибудь против, то будет просто прекрасно.
– Хорошо. Я приду, – Холодно ответил Габриель.
– Вот прекрасно. Я не забуду этого, – Уже с более естественной улыбкой оптимистично сказал Алехандро и попрощался с другом.
Габриель остался стоять один в коридоре. Его, конечно же, не удивил пыл Давиана, ибо он всегда был ревнителем одной идеологии, которую в Рейхе величали кровавой чумой. Его удивило другое. Когда приняли мораторий на запрет идеологий, то, на всеобщее удивление, Алехандро не стал выражать своё противоречие. Он, стоящий под жёлтым стягом, ярый приверженец либеральных идей, ходил среди тех, кто принял этот «мораторий». Хотя, большинство считало, что именно он начнёт протестовать против этого, ведомый желанием безудержной свободы, но фанатик собственной идеи проголосовал за «мораторий» на идеологии. Это вызывало некоторые подозрения у части людей в Партии.
Однако и тут можно было найти объяснение. Большинство людей, уже пришедших в Партию, придерживалось идеи личной и всесторонней свободы, а остальные различия в нюансах и аспектах мало кого волновало. Все были союзниками старой доброй свободы, что некогда существовала на этой земле и поэтому, между представителями разных идей, но столь похожих, не возникало противоречий. Но коммунизм оказался другим делом. Это странная и чуждая для всех идея вызывала беспокойство у большинства членов Партии. Её проповеди и постулаты были наполнены доктринами о высшем благе. Некоторые люди из Партии её называли даже пародией на идеологию Рейха. Но проблема в том, что у Рейха не было ярко выраженной идейной основы. Это государство было создано консерватором в душе и диктатором по характеру. Он, смотрел на разрозненные государства и образования Европы, обитавшие среди техногенного развращения и плотской похоти. Появились и многие национальные государства образованные во время «Часа Джихада» или «Эпохи Полумесяца». И этот консерватор, смотря на всё это безобразие, создал государство, где нет чёткой определённой идеологии, но есть основная идея. В этой стране есть лишь личная привязанность к Канцлеру и Рейху, зачем следит Министерство Идеологической Чистоты.
Габриель ещё пару мгновений стоял в коридоре. Он размышлял о многом, практически обо всём и сейчас к его мыслям добавилась угроза грядущего раскола. Юноша уже знал, что скажет, но он не знал, к чему приведёт эта круговерть событий. Раскол становился всё более ощутимым и ясным, что своими осколками сыпавшейся Партии же был готов поранить души многих людей. Этого раскола нельзя было допустить.
Глава тридцать третья. Нежеланное просветление
Тем же временем. Рим.
В городе довольно прекрасно и хорошо, что читалось на несколько довольных лицах людей, которые были на улицах и, спеша на работу наслаждались наилучшим и лёгким состоянием погоды.
Небо над Римом было застлано густой пеленой из облаков, которое предвещало скорые осадки. Оно представляло собой огромный небосвод, укутанный серой и безликой пеленой, что с каждым часом становилась всё более мрачной. Морозец здесь стоял более слабый и игриво не покусывал кожные покровы, нежели в Милане, да и был довольно не столь сильный и освежающий.
Но в отличие от Милана в вечном городе по его улочкам и площадям, обвивая прекрасные купола храмов и высотные здания, гулял лёгкий и игривый ветерок, который временами мог поднять небольшие, еле видимые облачка пыли или пару одиноких хрустящих листьев и заставить их танцевать в замысловатом прекрасном танце, что мог порадовать глаз любителя природы.
На улицах Рима было сегодня относительно спокойно. Большинство простых людей были на работе. Только, как и в Милане на улицах могли попасться представители некоторых Департаментов Власти, в особенности из Имперор Магистратос, контролирующих все нюансы жизни в имперской столице, что неусыпно несут свою службу во имя Рейха, отдавая самое важное, что у них есть – здоровье и личную жизнь.
Любой губернатор, чиновник или мелкий служитель должен был отдаваться работе по максимуму и выкладываться на полную силу. Если же он этого не делает и множественные структуры министерства Внутримагистраторского Надзора углядят, что человек не вырабатывался, то следовало увольнение. Это регулировала цитата первого Канцлера, вставленная в Кодекс Имперор Магистратос: «Любой ревностный служитель собственной родины должен отдавать здоровье своё на её благо. Если же он этого не делает и не отдаётся на самопожертвование родине, то его следует лишить даже крупицы власти над обычными гражданами и уволить из общей структуры». Но помимо этого, служителям Имперор Магистратос, Империал Экклесиас и Трибунала Рейха было крайне трудно обзавестись семьёй. Их заставляли вырабатываться полностью, и ничто не должно было помешать исполнению их долга перед государством, даже если это была любовь. Железный молот справедливости и правосудия Рейха перетирал в пыль даже такое понятие, как любовь, исключая его из жизни множества людей. Но по настоянию и прошению самого Верховного Отца, который в смелости предстал лично перед первым канцлером и потребовал изменений, был введён особый порядок для служащих государству. Если слуга Имперор Магистратос хотел быть с тем или той кого неистово любил, то он был обязан иметь высокие рейтинги, безукоризненную репутацию и получить специальные разрешения из Трибунала Рейха, церкви и Культа Государства и только после этого его ставили в очередь «на получение разрешения брака».