Но слова этого оратора не впечатлили людей. Они, молча, сидели и слушали Давиана. Никто не зажжётся той идей, которой сгорал сам главный коммунист. Только яро радовались и заворожением сидели те люди, которые пришли за Давианом и ревностно поддерживали его идеею, приняв крещение красным знаменем, но таких было не много, большинство не испытало никого интереса к этой идеи, где равенство признавалось выше свободы личности. В их глазах так и повисла скука, перемешанная с полнейшим отсутствием интереса к словам говорившего. Взгляд был просто пуст, а в мыслях витал ветер и непонимание от сказанного главным коммунистом Партии.
Тут к микрофону вновь подошёл Мицелий.
– Теперь даётся право выступить второй стороне.
Место у кафедры занял Алехандро. Габриель заметил, что во взгляде оратора пылает тот же лютый и сжигающий душу пламень идейности, что горел в душе Давиана.
– Любимые однопартийцы, мы, конечно же, услышали здесь, что все идеи нашей Партии лживы, а наш предводитель просто обманул нас. Не так ли? Но это наглая ложь со стороны носителя красной чумы, – разгневался Алехандро, отчего Давиан искривил лицо в гримасе недовольства. – Мы должны понимать, что в нашей Партии любой человек может выбрать понравившуюся ему мысль или идею. В этом и основа нашей Партии. Дать свободу каждому. А единая идеология, тем более коммунизма, просто лишит нас главного достояния – свободы. – Сказав это, Алехандро примолк, увидев во взгляде большинства людей одобрение и понимание, и в этот момент он понял, что уже выиграл. – Ну а что касается нашего предводителя…. Он дал нам это здание, направил нас.… Уделил нам вообще какое–то внимание. И почему мы должны у него теперь ещё что–то просить? Он стал нашим отцом по идеи освобождения Рейха от диктатуры Канцлера. Да, он для нас и так очень много сделал и больше мы просить у него не в праве. Ибо он наш бессменный вождь, приводящий нас к свободе и дарующий её.
Габриель ужаснулся от последних слов Алехандро, даже несмотря, что большинство окружающих поддержало этого оратора. Он уже практически напрямую говорил об избранности Лорд–Магистрариуса, ибо эта личность стала для Алехандро не одним из тех, кто борется за свободу. Не даже первым среди равных. Он поставил главу бюрократии Империи выше всех остальных, превознеся его над самим обществом. Алехандро наделил его особенными способностями, сказав, что только Лорд–Магистрариус способен дать свободу, но ведь у каждого человека свобода должна быть с рождения. Как её можно дать, или отнять, если Партия ставит себе целью сделать свободу естественной?
Но тут вновь размышления Габриеля были прерваны обращением Мицелия.
– Вот мы выслушали представителей двух точек зрения на один вопрос, и найдётся ли среди вас тот, кто хочет сам высказаться по этому поводу, – холодно и излишне официально для этого собрания сказал Мицелий.
Все сидели моча и спокойно, даже не шелохнулись. Но вот в душе Габриеля закипал целый сонм различных эмоций, разрывавший его душу. Он несколько горел желанием выступить со сцены и выразить свою точку зрения, сколько ему очень хотелось показать себя перед Элен. Да, он понимал, что это мало чем поможет, но всё–таки некое кипящее и дикое желание просто прожигало его душу. И он не сдержался. Поднятая рука. Всеобщее внимание. И вот Габриель уже на сцене.
Он сильно волновался, ибо ему очень редко выпадала честь выступать перед людьми на публике. Его руки, ноги и губы сильно дрожали, но он тут, же всю эту дрожь, весь этот страх мгновенно подавил. Ибо на него смотрит множество людей, и в том числе Элен. Он подошёл к микрофону и с нотками естественной дрожи заговорил:
– Друзья, – задрожал голосом юноша. – Мы сегодня много услышали. Но я хотел бы сказать, что сейчас не самое лучшее время для одной идеи. Нас много и мнение у каждого разное и идея тоже. Если наша Партия придёт к власти, то должен решать, прежде всего, народ Милана, что хочет для своего города. Мы должны придержаться идеи временных правительств. Когда они приходили к власти, то давали народу самому решать, в каком направлении развиваться.
После своей речи Габриель посмотрел на Алехандро. Тот лишь слабо улыбнулся и отвесил благодарственный кивок.
Место говорившего Габриеля вновь занял Мицелий.
– Ещё будут мнения? Нет. Тогда предлагаю прямое голосование. Кто «против»?
Подняло подавляющее большинство людей в зале свою руку, что вызвало явное недовольство в глазах у Давиана.
– Кто «за»?
В ответ на это поднялась небольшой собранный в одном месте сноп рук, едва ли своей численностью дотягивавшийся до одной десятой из всего зала.