Теренций испуганно смотрел, взглядом полным страха и некоторого отвращения на Канцлера. Он боялся его неожиданных и абсолютно непредсказуемых перепадов настроения. Но он и почувствовал гордость. Верховный Мортиарий был военным и свято чтил порядок. А с этим Канцлером, несмотря даже на неспокойное состояние души его, в Рейхе порядок всегда будет.
И за всё время, то, что он расспрашивал и слушал Император, в его голову прокралась мысль: а не зря ли тот, кто планировал, великие перемены и обещался дать свободу всем, воспитывал ярость, безумие и злобу в том бедняге, который вышел из психиатрии. Но он сразу отринул эту мысль, ведь цель того стоила.
– Господин Канцлер, разрешите идти.
Канцлер кинул свой безумный взгляд на Теренция, но все, же смягчил его.
– Конечно, можешь идти, – опустошённым голосом ответил душой вымотавшийся правитель и тут же его одёрнул. – Хотя постой…
– Что вы хотели?
– Подготовь мою поездку в Западную Иберию… я хочу лично проконтролировать ситуацию вокруг мятежа… свободен.
Верховный Мортиарий поспешно встал со стула и пошёл в сторону двери. Он её легко приоткрыл её и юркнул за дверь, стараясь быть как можно незаметнее. Когда Теренций вышел из комнаты, его накрыла волна облегчения и некоторой освобождённости, ибо он покинул комнату с безумцем, который способен практически на любое сумасшествие. Он легким шагом направился к выходу, оставляя позади великолепный, но такой обыденный храм. Его ждала ещё «великая цель».
В храме было довольно спокойно: священник с благоговением читал молитву, одна из послушниц протирала оклады икон, другая собирала погасшие свечи, а немногочисленные прихожане про себя читали псалмы и молитвы. Солнечные лучи спокойно проникали через окна, падая на золотые оклады, даря золотистое мистическое освещение. В той комнате тоже был свет. Туда тоже проникали массы солнечного света, но все, же там было темно. Ненадолго. Тот, кто носил звание Канцлера достал из пальто старый кулон и открыл его. Его глаза по–человечески заслезились, а в самих глазах были и радость ушедших дней и глубочайшая горесть потерь. Эта фотография в кулоне была единственной, что могло спасти Рейх, когда Канцлер очередной раз проваливался в бездну собственного безумия. Из глаз градом потекли горячие слёзы. И эти слёзы отмывали человека от безумия, даря миру на время здорового правителя, но очень бедного и несчастного человека.
Глава десятая. Сердце ереси
Через час. Где–то в Великой Пустоши.
Около полудня. Небольшой городок нового типа прибывал в полном спокойствии, не зная бедствий столичной суеты. Налитые свинцом небеса, закрывали солнце, даря здешним людям мир бесконечной серости и уныния. Грозил пойти ещё один кислотный дождь. Впрочем, этот край практически никогда не радовал хорошей погодой.
В больничном боксе, в палате стояла полная и нерушимая тишина, только слышен был звук работающей медицинской аппаратуры. Вся палата была белоснежной и стерильной. Единственное окно, в небольшой палате, было слегка приоткрыто, чтобы в помещение поступал тяжёлый, густой, но освежающий воздух.
На единственной кровати лежала женщина. Её вид весьма удручал, и даже мог привести в ужас: ссадины и синяки по всему телу, бледная как мертвечина кожа, сальные и грязные волосы, иссохшее тело, синюшные впавшие глаза в глазницы, посохшие и потрескавшиеся губы, изнеможенное лицо и всё это на фоне страшного диагноза.
Девушка совсем не спала или была в коме. Она, закрыв глаза, пыталась вспомнить, как сюда попала, но ничего не выходило. Последнее, что она сумела чётко запечатлеть в памяти, это как несколько воинов вели неутомимый бой против орд сектантов, как высокий мужчина в странной броне вёл под руку старого знакомого, как они все садились с бронетранспортёр, а после всего этого её сознание просто решило взять покой.
Тут дверь в палату открывается и туда легко и, боясь нарушить покой входят несколько человек: две медсестры, доктор и с полностью перебинтованным торсом Командор ковыляет. Женщина мгновенно открыла свои глаза, цвета шартреза, тут же бросив взгляд на Командора, пропуская всех остальных. И на её песочных губах начала рассветать слабая, натужная сквозь боль, но все, же улыбка. Медсёстры быстро готовились исполнять свои обязанности. Командор потянулся к уху доктора и шепнул ему пару слов. Доктор посмотрел на Командора с неодобрением, но все, же отдал указания медсёстрам: