В декабре начались погромы.
Мы видели из окна, как толпа громила продуктовый магазинчик на той стороне улицы. Мы видели, как молодой парень с окровавленной головой, протянув вперёд руку, вышел из пустоглазого проёма дверей, сделал несколько босых шагов по снегу и упал. Мы видели, как трое мужиков выбежали следом и стали охаживать его, лежащего, ногами, смачно хакая. Всё это мы видели, сжимая в руках оружие. Помочь парню мы не могли. Нам было страшно. И, наверное, страшно было Дракоше, хотя он и не подавал вида. По улице тянуло дымом, где-то пылал пожар и, должно быть, не один.
А потом пришли за нами.
Боя никакого не было – зря мы хорохорились. Огнестрельное оружие – ничто, если ты не профессионал. Я не знаю, сколько раз мы успели выстрелить. Раздался хлопок, и дверь наша улетела в сторону. За ней оказались какие-то люди, затянутые в чёрное, в касках и со стеклянными щитами. Шеф вскинул сайгу, но был отброшен встречным выстрелом. Саня дергал затвором. Я медленно поднимал свой карабин, уже понимая, что сейчас произойдёт. Настя развернулась, пытаясь прикрыть Дракошку, и тут же дёрнулась, теряя равновесие. Резиновая пуля попала ей в висок, сломала тонкую кость, голова дёрнулась, выворачивая шейные позвонки. Наверное, это был случайный выстрел – конечно же, нас пытались взять живыми. Просто Насте очень не повезло. На этот раз – по-настоящему. Я закричал и нажал на спусковой крючок. И тут же что-то большое и горячее ударило меня в живот. Последнее, что я увидел, – лежащего на боку мультяшного Дракошу, забрызганного Настиной кровью.
У меня светлая и просторная палата. Кровать – какое-то хитрое медицинское ложе, помаргивающее лампочками: я такие кровати видел только в сериале про доктора Хауса. Слева от меня – стойка с приборами, справа – одинокий табурет. Он предназначен для одного посетителя. Для моего следователя.
Сейчас конец декабря, сограждане дружно отметили конец света. Потом в программе – Рождество, Новый год, конец света по старому стилю и Старый Новый год. Доллар стоит что-то около тридцатника, а евро – сорок рублей с хвостиком. Греция худо-бедно справляется с долгами. Про погромы никто не слыхал. Настю, наверное, уже похоронили.
Следователь утверждает, что Он нами манипулировал. Говорит, полгода вводил в хитрый транс, а вторую половину – дёргал за ниточки: обеспечивал себе охрану, нагнетал психоз. Заставил обзавестись оружием, заставил каждодневно возле него дежурить. Первого Странного Посетителя убил Денис, кто убил Игната – до сих пор выяснить не удалось. Может быть, Настя. Может быть, Денис. Может быть, Саня. Или Наш Непосредственный Шеф. Может быть, я.
Но это вряд ли. Я бы помнил. Я ведь всё помню – пусть как в тумане, но всё. Помню Настин взгляд. Как она смотрела на Дракошу – милого мультяшного зверька. Раньше так она смотрела только на меня.
Следователь приходит ежедневно. Он многое мне рассказал, в надежде, что я тоже не буду молчать. Так я узнал, что Дракош было много: только по России не менее полусотни. Следователь сказал, что готовилось вторжение.
Ментальные паразиты. Пришельцы из космоса или иного измерения, из прошлого или из будущего. Результат спонтанных мутаций. Наверное, они были неразумны – в противном случае Земля уже была бы захвачена. Любовь и страх – вот всё, на чём они играли и каждый раз прокалывались в этой игре. Наверное, потому, что играли на чужом поле.
Но это всё неправда. Если бы всё было так, значит, Настя погибла зря. Если бы это было так, значит, мы простые бурдюки с аминокислотами. Значит, любви не существует, раз её так легко подделать.
Тогда, в день штурма, Настя подставилась под пулю не потому, что повиновалась приказу. Она должна была защитить слабого, и она защищала его – ценой своей жизни. Она любила Дракошу, любила по-настоящему, светлой любовью, доступной только женщине.
В ее руках было семя, и она дала ему прорасти.
То, что досталось нападавшим – в нашем ли офисе или в других местах, – всего лишь органические шкурки, куски никому не нужного шлака. Дракошки ушли, поселившись глубоко в наших душах.
Настанет день, может быть, завтра, может, через десять лет, когда нас выпустят на свободу, а с нами – и веселых пушистых существ, нёсших тепло.
И тогда мы научим весь мир любить.
Белая медведица
Подвешенные в темноте
Мишель де Нострадам, больше известный в Провансе под именем Нострадамус, – астролог, врач и алхимик, кряхтя выпрямился в неудобном деревянном кресле, растирая опухшие покрасневшие запястья.
Дьявол бы побрал эту подагру! Травяные отвары из конского каштана, мать-и-мачехи и крапивы, которые он ежедневно готовил себе, почти перестали помогать. Да и то сказать, он ведь уже старик. Почти все, с кем Мишель начинал врачебную практику, умерли, не дожив и до сорока пяти. А он, самый старший из них, разменял уже шестой десяток.