Иван толкнул локтем соседа:
— У него вот билетик купил. Десятку дал. Буду работать, смогу немножко скопить, если о жилье и еде не думать.
— Продешевил я, здорово продешевил, — ухмыльнулся Марин.
Пышо опять вздохнул и опустил голову.
С рассветом трое друзей вышли из гостиницы. Иван шагал энергично, ловко лавируя в сутолоке улиц. Наско шел с видом человека, которому нечего спешить. А Пышо отставал.
— Пошевеливайся, Пышо, опаздываем! — то и дело оборачивался к нему Иван.
Пышо, впервые оказавшийся так рано на улицах трехмиллионного города, был ошеломлен. На подножках трамваев и автобусов гроздьями висели люди, нескончаемые вереницы огромных, с дом, грузовиков разделялись на перекрестках и образовывали новые колонны, между трамваями и машинами проворно шныряли двуколки молочников и ручные тележки зеленщиков.
— И что они все спешат, Иван? У меня голова кругом идет.
— А как же, Пышо. Здесь каждая минута на счету, опоздаешь — все дело можешь испортить. Тут минуту ценят, не человека.
Синеватая утренняя дымка стелилась по городу. Вставало солнце. Еще немного, и оно поднимется над крышами, утренний туман оставит на асфальте капельки росы, и улицы засверкают под его лучами, как вымытые.
Иван остановился у строящегося здания.
— Здесь, — сказал он своим спутникам. — Я вам уже говорил: этот человек немного того, кричать любит, не обращайте внимания. Соглашайтесь работать по воскресеньям — сами понимаете, задаром, на постройке его "домика" — так он называет трехэтажную домину.
— Но стройка-то государственная? — удивился Пышо.
— Да, однако от него зависит, примут тебя на работу или нет, ясно? — уже раздраженно ответил Иван и повел их во двор.
Архитектор Попов, довольно полный, среднего роста человек, строго взглянул на пришедших сквозь толстые стекла роговых очков.
— Зачем их привел?
Свой вопрос он выкрикнул так, что его бугристое лицо покрылось красными пятнами.
— Вы велели привести.
— Ладно, ладно. А что они умеют делать?
— Все умеем, господин, — поспешил Пышо, испугавшись, как бы их не вернули. — Руки у нас крепкие.
— Знаю я вас! — сердито бросил архитектор. — Все так хвастают, а как до дела дойдет, прячутся в укромных местечках и по двадцать раз на день за нуждой бегают.
— На камнедробилку надо поставить молодого, спорого, — посоветовал Иван.
— Ладно, веди туда молодого. А старый пусть здесь кирпичи разгружает.
Он бросил на них быстрый взгляд.
— Ну, принимайтесь за дело, а то уже пять минут рабочего времени прошло.
— Спасибо, — обрадованно пробормотал Пышо.
— Подождите! Ты сказал им о воскресных днях? Иван кивнул.
— Везет вам, ребята, — архитектор улыбнулся. — Второй этаж достраиваю, на вашу долю немного останется.
Закат обагрил верхушки деревьев, когда Иван вошел в парк. Он постоял, глядя на детей, неожиданно выбежавших на аллею, и медленно направился дальше. На знакомой скамейке сидели Пышо и Марин.
— Ты что один пошел, Пышо? Ведь вместе возвращаться собирались.
— Выгнали меня.
— За что?
— Почем я знаю? Какой-то господин все смотрел на меня, смотрел, а потом вытолкал.
— Да за что же?
— Говорю тебе — не знаю. Сперва я ведра с раствором подносил и поднимал их лебедкой на третий этаж. Ничего шло. Потом сверху кричать что-то стали. Так этот самый господин вдруг разорался, аж слюна брызнула. Я на него глаза пялю, потею и в толк ничего взять не могу. А он разоряется, лицо от крика посинело, я уж думал — удар его хватит. Подошел тут один рабочий, подвел меня к лебедке и показал, что, дескать, нужно быстрее поднимать ведра… Эх, Иван, говорил же я тебе, не по мне городская работа. Да и язык этот подлый…
— Не горюй, все через это проходят, — заметил Марин. — Ругают тебя, как последнюю скотину, а ты глазами моргаешь, дрожишь и думаешь: "Только бы не уволили!" Но я не молчу. Улыбаюсь в ответ, ругаюсь на чем свет стоит по-болгарски и вроде легчает. Как-то капатас[4], тварь порядочная, запомнил пару словечек и пустил их в оборот. Ничего у него получалось, как у настоящего болгарина: "Шорт паршивый, тащи кирпичи". Только вместо "черт" говорил "шорт". Помрешь со смеху.
Марин засмеялся, но Пышо молчал, нахмурив лоб. Иван положил руку ему на плечо:
— Расскажи, как было дело.
— Что тебе рассказывать, ты и сам это испытал, — упавшим голосом проговорил Пышо. — Зовут со всех сторон, а я только смотрю, как баран. Да и имя мое никак не запомнят, так замахиваются камнем или щепкой какой. Потом один схватил меня за рукав и повел туда, где кирпичи разгружают. Ладно, но все-то в рукавицах, а я голыми руками работаю. Кирпичи так и скачут один за другим, руки сразу в кровь ободрались. А кому пожалуешься? Как попросишь тряпку руки обернуть? Нет-нет да и оброню кирпич. Разорались на меня. Тут снова подошел тот господин, вытолкал меня из ряда, дал какую-то бумажку и показывает на улицу. Осрамился я… Пошел, а сам чуть не реву. Неужто бестолочь я вовсе?.. Дорогу сюда еле нашел, все на трубы пароходные в порту смотрел.