На том берегу в темноте проступали расплывчатые силуэты каких-то высоких строений, напоминавших неведомую сказочную неприступную крепость. Наверное, какая-нибудь фабрика. Ниже построек, словно прилепившись к ним, темнели громады океанских пароходов. Не было слышно ни звука. Может, это корабли-призраки?
Он не отрывал задумчивого вгляда от противоположного берега.
Как выглядит этот фабричный городок? Какие там люди? Хоть бы не такие, как те, среди которых он жил до сих пор. Интересно, чем же кончится его авантюра. Захотел Америку — вот она, Америка, получай! Целый год жизни загубил в этой Патагонии. Отправился грести доллары из "океана черного золота", да еле-еле сам оттуда выбрался. А сейчас… Он передернул плечами, словно его обдала ледяная струя. Подумал было, что можно написать отцу и попросить обратный билет, но сразу же представил себе торжествующее лицо отца и сказал вслух:
— Нет, пока еще не сдамся!
— Эй, лингер[5], ночную ванну собрался принимать?
Наско вытаращил глаза: откуда взялся этот худой, оборванный человек с заросшим лицом?
— Почему лингер? — возмутился Наско.
— А что, уж не сын ли ты абиссинского царя?
Тон незнакомца, возраст которого трудно было определить, успокоил Наско. Хорошее настроение вернулось к нему. Он охотно подхватил разговор.
— А почему ты решил, что я лингер или сын негуса?
— Очень просто. Сейчас пора воров и линтеров. Ты не таишься, громко разговариваешь — значит, ты не вор. Воры любят тишину. Следовательно, ты лингер.
— Смотри, какой философ выискался!
— Каждый линтер — философ. Но настоящий, не как ты. Линтер-одиночка это ренегат.
— Ладно, не сердись. Может, я всего-навсего обыкновенный человек и жду лодку.
— Верно. Это мне не пришло в голову. А по акценту сразу видно, что ты гринго[6].
Незнакомец собрался уходить.
— Куда ты? — спросил его Наско.
— Не твое дело.
— Видишь, не я, а ты плохой лингер.
— Почему?
— Настоящий линтер всегда откровенен — ему нечего скрывать и нечего терять.
— Ну, не всегда, — незнакомец как-то особенно усмехнулся.
— Может быть, ты из новообращенных…
— Глупости! В Аргентине нет такого города и села, даже хижины, куда бы не сунул нос Панчо-линтер. Я переходил через Кордильеры в Чили!.. А сейчас иду за дровишками. На ужин у нас есть винцо, мате и даже белый хлеб. Только костер никудышный.
— Где же этот костер?
Наско смерил взглядом незнакомца, потом посмотрел на свой чемодан. "Чего он крутит? Уж не приглянулись ли ему мои жалкие пожитки?"
— С тобой есть люди?
— В двухстах метрах отсюда наш лагерь, — с гордостью ответил незнакомец.
— Но я не вижу огня.
— Опытный лингер, мой дорогой, не разводит костер на поляне. Даже если поле ровное, как поднос, и то можно отыскать укрытие для костра. А если не веришь, идем к нам в гости.
— Хорошо, — согласился Наско, движимый любопытством.
— Подожди меня здесь!
Человек растаял в темноте так же неожиданно, как и появился. Глубокую тишину вдруг нарушил треск выламываемых досок. Через несколько минут незнакомец вновь вырос перед Наско.
"Завтра у хозяина будет причина ругаться", — подумал Наско. Он зашагал рядом с незнакомцем. Вскоре в черной стене тьмы замигало светлое пятнышко. За выступом стены, окаймляющей канал, они увидели трех мужчин, лежавших вокруг догорающего костра, который отбрасывал мрачные тени на заросшие лица.
— Вставайте, доски надо наломать, гостя согреть!
Трое одновременно подняли головы и принялись бесцеремонно разглядывать Наско.
— Прямо барин, — лениво произнес один из них.
— Сначала представь нас, Панчо. — Это сказал молодой человек с красивым лицом и добрым взглядом.
— Представить, говоришь? — иронически переспросил тот, кто привел Наско. — Ты, Чиче, кажется, еще не примирился с ролью отверженного.
— Глупости! Все же я в меньшей степени паразит, чем любой акционер этих фабрик…
— Слышали песенку, — оборвал его Панчо и, изменив голос, видимо, подражая Чиче, сказал: — При этом проклятом строе мы есть общественно полезное сословие, ибо через всю страну несем наш протест против существующих порядков. Мы — обвинительный акт, мы — наглядный пример гнилости буржуазного строя… и так далее и тому подобное.
— Ты примитивен, Панчо. Если бы мы жили в равноправном свободном обществе…