Но, предположим, спросивший продолжает:
– При том, что квартира в этом дворе меньше восьми метров…
Ответ бы был:
– Да вы с ума сошли! Мне же где-то жить надо, я вам не кто-нибудь!
Поэтому все были против Симоновича только в принципе. А в деталях с ним никто не захотел бы поменяться.
Старого билетера Симоновича все это задевало. Ведь он никому не запрещает заходить на бывшую террасу. Он не закрывает на замок двустворчатую калитку из кованого железа. Он не утверждает, что это его сад. Он даже расставил особым образом три десятка раскладных стульев, имея в виду, что каждый желающий посидеть сможет увидеть что-то совсем особенное: курчавую голову капусты, желтое темя хризантемы, настурцию, которая переливается через край старой синей кастрюльки в красный горошек, коричневатый хохолок молодой ели… Но напрасно! Сюда никто никогда надолго не заходил, только заглядывали, чтобы потом поумничать:
– Французские парки гораздо красивее. Культивированные. Там есть порядок. А здесь не поймешь, то ли сад, то ли огород…
Старого билетера Симоновича все это задевало. Он был подавлен. Подумывал о пенсии. Равнодушно надрывал билеты. Предчувствовал, что ему здесь недолго осталось. И пользовался каждой свободной минутой, чтобы заглянуть в свой сад. В то воскресенье, в начале мая, день был прекрасным. Светлым. Нежаркое солнце было ласково ко всем. Симонович не выдержал и как только задернул штору из тяжелого темно-синего плюша, отправился посмотреть, чем занимается растительный мир в его саду, что поделывает его птичка.
– Птица! – позвал он, войдя во внутренний двор бывшего отеля «Югославия».
У птички было имя, но билетер по определенным причинам избегал его использовать.
– Птица! – шагал Симонович по саду.
Что-то зашуршало в ветвях ивы, птичка любила играть с ним в прятки, она была то там, то здесь.
– Птица!
Послышался шорох крыльев, какое-то маленькое создание опустилось Симоновичу на плечо. Но о птичке с загадочным именем – позже. Мы еще ничего не знаем о том, кто и где сидел в зале кинотеатра «Сутьеска». Хотя фильм, вероятно, уже давно начался.
Как всегда, в первом ряду восседал товарищ Аврамович, когда-то видный партийный деятель Союза коммунистов. В середине семидесятых годов он потерял все свои должности, и не потому, что с высокомерием относился к подчиненным, и даже не потому, что выказывал низкопоклонство перед начальством, а потому, что на каком-то решающем, весьма важном заседании «сбился с пути», то есть не сумел правильно выбрать. Фракцию, фракцию, которая победит. Дело в том, что тогда он во время перерыва слишком увлекся обедом в ближайшем ресторане для руководящих работников (великолепные отбивные по-охотничьи и салат из свежих овощей всего за два динара), из-за чего упустил момент, когда изменилось соотношение сил противостоящих сторон. Таким образом, вернувшись в конференц-зал, он допустил просчет и проголосовал за обреченную на неудачу оппозицию.
И хотя с тех пор его никто никогда не приглашал ни на какие заседания, старая привычка усаживаться слева в первом ряду сохранялась и проявлялась у товарища Аврамовича всегда, когда он посещал и смертельно скучные литературные вечера, и концерты, и творческие встречи, и даже киносеансы в «Сутьеске». Несмотря на то, что в последнем случае с такого расстояния, всего три метра, было совсем ничего не видно. Но товарищу Аврамовичу это нисколько не мешало. Он, как некогда и на серьезнейших партийных сборищах, в основном подремывал с блаженным выражением лица. Время от времени, примерно раз в пятнадцать минут и тоже по привычке, смело поднимал правую руку, словно голосуя за что-то важное.
Совершенно неосознанно товарищ Аврамович «тянул руку» и в других жизненных ситуациях: прогуливаясь по городу или по парку, торгуясь на рынке, читая газеты, сидя перед телевизором, попивая кофе на террасе кафаны, даже нежась в супружеской постели и даже в церкви Святой Троицы после того, как жена несколько недель уговаривала его присутствовать при крещении ребенка одного из близких членов семьи. Аврамович в конце концов согласился только ради сохранения хороших отношений в семье, основной ячейки общества. Оделся получше, сунул в верхний кармашек пиджака все свои девять шариковых ручек… Однако в церкви все пошло наперекосяк. Может быть, товарищ Аврамович действительно так думал, а может быть, просто хотел быть любезным, но отец Дане не поверил своим ушам, когда он, похлопав его по плечу, одобрительно сказал:
– Вижу у вас на стенах и на своде много портретов предыдущих руководителей…