Сухетский замолкает. Наступает длинная пауза, потом Каримов медленно говорит:
— Написано здорово. Видно, что он очень любил море и, главное, понимал его. Да и как не любить его? — Он окидывает взглядом широкий горизонт изрытого волнами океана.
Смотрю на обоих, и мне ясно, что ими владеет то же настроение, что и мной. «Они настоящие моряки, и с такими людьми плавать можно», — удовлетворенно думаю я, и на сердце делается спокойно.
К утру 29 мая ветер немного стих. Но «Коралл» по-прежнему, неся все паруса, легко делает по восьми миль в час. На горизонте никого не видно. «Кальмар» ночью отстал или разошелся с нами, и безграничная пустыня океана окружает нас со всех сторон. Мы уже вступили в воды Бискайского залива, он сравнительно приветлив и спокойно встречает нас. По серому небу несутся тучи, пенятся гребни волн, вкатываясь каскадами на палубу подветренного борта, но барограф чертит ровную прямую линию, и ничто не предвещает ухудшения погоды.
Однако пройти Бискай нужно как можно скорее. Никто не может поручиться, что внезапно не появится какой-нибудь из его многочисленных неприятных сюрпризов. И мы спешим. Только пройдя мыс Финистерре — северо-западную оконечность Пиренейского полуострова, — можно быть спокойным.
Свободные от вахты матросы сидят на комингсе второго трюма и оживленно беседуют.
Сухетский с Пажинским заперлись в кают-компании и готовят новый номер стенной газеты — «океанский», как они его называют. Работа кипит.
Сергеев с Гавриловым заняты починкой мягких кранцев. Гаврилов, обращаясь к сидящему около них Быкову, тоном учителя объясняет ему способы починки кранцев. Быков великолепно знает все сам и только отмахивается.
— Вот и учи такого, — с притворным возмущением произносит Гаврилов. — Я тебя в люди хочу вывести, матросом хочу сделать, а не то пропадешь ты со своими кастрюлями. Будешь стараться понять, может быть, через полгода научишься. Верно, боцман? — обращается он к Сергееву. — Конечно, кастрюльки по плите двигать — не кранцы плести, но попробовать научить можно.
— Ты еще в школе двойки получал, когда я кранцы плел, — возмущается наконец Быков.
— Рассердился, значит, понятливый, — торжественно произносит Гаврилов, и они оба весело смеются.
К вечеру 29 мая ветер вновь засвежел. Круто кренясь на попутной волне, «Коралл» быстро идет вперед. Пасмурный горизонт резко очерчен. Видимость очень хорошая, вокруг никого, и только волны, вздымаясь длинными грядами с белым буруном на вершине, провожают нас. Взлетает вверх корма на гребне волны, круто кренится шхуна, с шумом и плеском уходит в воду правый подветренный борт, пенные потоки заливают палубу, и низко, почти к самой вспененной поверхности моря, склоняется бушприт. Потоки воды, покрывая фальшборт, наполняют палубу и добираются до средины судна. Комингс трюма, как остров, возвышается над вспененной водой. Застигнутый волной Пажинский, шедший от полубака на корму, вскакивает на комингс, отряхивая промокшие выше колен брюки.
Стоящий на трюме Сергеев сердито кричит:
— Сколько раз нужно говорить, нельзя ходить по подветренному борту! Смоет, потом лови. Ох уж эти мне механики…
Пажинский что-то смущенно отвечает, оправдываясь. Свист ветра и шум воды заглушают его слова.
Но вот «Коралл» плавно поднимается. Потоки воды устремляются в штормовые шпигаты, и волна, как бы выскочив из-под киля шхуны, отходит вправо, обгоняя судно. Ее задняя поверхность поката и сплошь покрыта причудливыми узорами пены. А слева над кормой, закрывая горизонт, уже вздымает белую гриву следующая волна. С громким шипением на ее вершине опрокидывается гребень и пенным каскадом устремляется на судно. Кажется, все, что есть на палубе, будет сметено в воду. Но вновь взлетает вверх корма, и пенный гребень ныряет под судно. Вот уже и эта волна, увенчанная пеной, выскакивает из-под правого борта. И так без конца. Неутомимый океан гонит волны одну за другой. Свистит ветер, и до самого горизонта за кормой вздымаются и обрушиваются белые гребни.
Далеко слева и впереди от курса на горизонте показывается силуэт большого судна. Форма его какая-то странная — передняя часть похожа на обычный большой океанский пароход, а корма, украшенная ажурными фермами, обрублена и напоминает очертания плавучего дока. Странное судно идет наперерез нашему курсу. Подзываю Каримова и приказываю поднять кормовой флаг. При встречах в океане вдали от берегов моряки с незапамятных времен приветствуют друг друга приспусканием кормового флага. Но в пустынных водных просторах кормовой флаг обычно не несут и поднимают его лишь при появлении на горизонте другого судна или при приближении к берегам.