Вечером перед штурмом силам Караискакиса доставили порох. Георгиос был в бешенстве — запаса пороха едва хватило бы всего на два часа боя.
Рядом с позициями Караискакиса стоял небольшой отряд британцев. То ли желая отметить грядущую победу, то ли решив, что хватит считать греков за полуживотных, англичане решили угостить греков винишком. Подвыпившие бойцы совершенно внезапно решили показать удаль, и начали перестрелку с турками. Те, не будь дураками, решили совершить вылазку.
Георгиос Караискакис, несмотря на всю свою нелюбовь к англичанам, бросился им на выручку. С немногочисленной кавалерией греческий революционер отогнал османов, но был тяжело ранен. Его доставили на голет «Спартанец». Герой революции запретил подпускать к себе английских врачей, и произнёс ставшую знаменитой фразу — «Я знаю виновника, если выживу — отомстим». Когда же стало понятно, что выжить раненому греку не суждено, он огласил завещание. Спустя сутки после ранения Георгиос Караискакис скончался. К его смерти мы ещё вернемся позже.
Под радостные салюты османов, узнавших о смерти своего злейшего и опаснейшего врага, на берег наконец сошёл Роберт Чёрч. И первым же его приказом была отмена планов погибшего героя.
Вся операция теперь должна была проходить со стороны Фалерона силами десанта. Высадку повстанческая армия совершала при свете дня, на виду у турок.
Османский генерал Кютахья ждал атаки с ещё двух направлений. Опытный полководец не верил в непроходимую тупость англичан и считал, что поражение неизбежно. Когда же он «внезапно» понял, что атака будет всё же только со стороны Фалерона, то около девяти тысяч османских пехотинцев при поддержке двух тысяч кавалеристов бросились на три тысячи повстанцев.
Разгорм был очевиден. Две трети повстанцев погибли. Около двухсот пятидесяти попали в плен. Чёрч и Кокрейн бежали с поля боя, наш герой — вплавь.
После чудовищного поражения, равного которому не было в карьере Томаса, его авторитет был подорван. Вскоре Кокрейн предпринял рейд на Александрию, в гавани которой, якобы, находился османский флот. Источник информации был сомнительный, но адмирал приказал — и флот ушёл на юг.
Атака на Александрию достойна отдельного смеха. Решив использовать для сожжения османского флота любимые брандеры, Кокрейн замаскировал флотилию под торговый конвой. Маскировка не удалась — и капитан патрульного турецкого брига поспешил в гавань с донесением. Спешил он слишком неудачно, и сел на мель.
Вместо того, чтобы пройти мимо и продолжить атаку, гений-флотоводец отправил два брандера сжигать патрульное судно. Из трёх кораблей получился отличный сигнальный костёр. Внезапное нападение почему-то не получилось — и Томас Кокрейн увёл свой флот обратно.
Авторитет Кокрейна был уничтожен. Ему давали какие-то маловажные задачи, и больше ни одного крупного сражения он не провел. Единственным его успехом стал захват двух османских корветов.
В октябре 1827 года грянуло Наваринское сражение. В Наваринской бухте объединенный флот Англии, Франции и Российской Империи разбил турецкий флот. В этой битве Томас не участвовал.
В декабре 1827 года сказочный Кокрейн на единороге (шхуне «Unicorn») тайком бежал в Англию. Восемь месяцев его не было — по словам самого Кокрейна, «он всячески помогал делу Греции из Лондона и Парижа».
Когда в конце сентября Кокрейн вернулся в Грецию на парусно-паровом корабле «Гермес», турецкий флот уже был отвлечен на русско-турецкую войну, а в Греции высадился французсуий десант.
Кокрейн в письме Иоану Каподистрии великодушно отказался от двадцати тысяч фунтов, обещанных ему в случае победы Греции в борьбе, и от доли с продажи двух захваченых им кораблей. Эти деньги Кокрейн пожертвовал на содержание семей погибших греческих моряков. Отношения к Кокрейну это не изменило — Каподистрия потребовал с Кокрейна снять с мундира все греческие знаки различия, не называть себя греческим адмиралом и как можно быстрее покинуть страну.
Отправленный в отставку шотландец на бриге «Прозерпина» был доставлен во Францию. По его словам, команда брига относилась к нему как к заключенному, держа «героя революции» впроголодь и оскорбляя его.