Черный расстегнутый плащ, темный костюм, белая рубашка, галстук. Сумка через плечо.
— Прошу тебя, успокойся.
Взгляд его был, как бы это сказать, несколько тяжеловат. Да и мой сейчас, думаю, не блистал игривостью. Поиграем в гляделки? Кто кого? Я внутренне подобралась, приготовилась к неожиданностям, а в сознании зафиксировала треугольник: он — я — нож на столе.
Он отвел глаза первым.
— Мир, мир! — плавно провел рукой перед грудью. — Скора ты на руку, Татьяна Иванова. Не хотели мы так.
Не хотели они. Не выруби я этих амбалов, разговор шел бы сейчас совсем в другом ключе.
— Мы к тебе с просьбой пожаловали. Давай сядем, что ли!
— Все бы так жаловали! Садись.
— О, наконец-то голос подала по-нормальному, уже хорошо. Перестань обижаться. Ребята ошиблись немного в обращении, ты им на их ошибку указала. Расквиталась. А что я нож на тебя поставил, так по-другому с тобой заговорить уже не получилось бы. А поговорить мне с тобой хочется.
Надо его выслушать. Грубить сейчас — значит, нарываться на новые неприятности, а мне они ни к чему. Но я не Стасик, со мной им придется повозиться.
— Вот ты два раза назвал меня по имени, а сам не представился. — Я полностью справилась с собой и говорила вполне любезно. — Это невежливо.
На вид ему лет сорок с небольшим, в волосах кое-где седина, лицо не кабинетного работника, но к галстуку подходит.
— Называй меня Сергеем.
— Очень приятно! — поклонилась я. — А нож твой я запомню.
— Возьми его себе. Не пожалеешь, работа мастера.
— Давай к делу, — предложила я.
— Хорошо! — Он закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки.
— Начну со вчерашних недоносков у твоего подъезда. Они не наши, если ты так подумала. Обычные дешевки и были наняты за рубль двадцать, чтобы дождаться тебя и сообщить об этом. Нанял их человек, которым я очень интересуюсь. А он интересуется тобой. А ты — им. Въезжаешь помаленьку?
— Можно?
Я наклонилась за ножом. Он был небольшим, с массивной рукояткой, очень острый и неожиданно тяжелый. Клинок отполирован до зеркала.
Сергей, покопавшись в сумке, протянул мне ножны из светлой кожи.
Он не соврал — это было настоящее оружие ближнего боя.
— По недоноскам въезжаю. А вот что за человек, который мной интересуется, — невдомек. Я вроде пока никем конкретно не озабочена.
— Ну так озаботишься.
Темнит что-то этот Сергей. Для чего же тогда заявился, да еще с такой помпой?
— А тобой он не интересуется?
В его глазах мелькнула голубая искра, на мгновение сузила зрачки.
— Интересуется и мной.
— Как занимательно!
— Да, по кругу. — Он слегка улыбнулся, без глаз, одними губами.
— Ошибаешься, по дуге, — поправила его я. — Он интересуется нами, мы — им, ты интересуешься мной, а я тобой — нет.
— Вот поэтому я здесь.
Он вздохнул с облегчением, продолжил, подобрев лицом:
— Я здесь, чтобы объяснить, почему ты нужна нам, а мы — тебе.
— Уж не назовешь ли ты мне этого человека?
— Называть я тебе его не буду по двум причинам: во-первых, раздавать авансы не люблю, а во-вторых, вдруг тебе станет неинтересно сотрудничать с нами. А нам это необходимо! Возись тогда с тобой. Сама разберешься, а он поможет, не сомневайся, я серьезно говорю.
В несерьезности я его подозревать не могла, поэтому после его последних слов мне действительно стало интереснее его слушать, хоть и говорил он чересчур тягуче.
— Объясни, сделай милость, а то я все-таки мало что понимаю, уж такая бестолковая у тебя собеседница.
Его лицо посуровело.
— Что ты не понимаешь?
Да, это тебе не Стасик.
— Зачем ты заявился и с чего ты взял, что я ИМ интересуюсь? Представь такой вариант, что тех двух дешевок у подъезда я едва заметила, и мне все равно, кого они ждали, и все равно, кому и что они сообщили.
— Татьяна, я не лезу в твои дела. Ты — не лезешь в мои. Это нормально. Я не держу тебя за дуру, а ты, давай, не держи меня за дурака, я ведь к тебе по-хорошему. По идее, ты не должна интересовать этого змея подколодного, но раз он тобой интересуется, значит, ты топчешься рядом с ним. А те двое лохов вчерашних, ведь мы их уже немного подержали за голые гузна ежовой рукавицей. Так чего ж ты вдруг решила выламываться? Давай не будем!
Ну не получается у этого Сергея. Убеждать он не привык или привык убеждать другими способами. Вот, даже галстук расслабил.
Звонок Стаса, придурки у подъезда, молчание по телефону. Без сомнений, все это взаимосвязано. Тот, кто за этим стоит, — шантажист. И он нужен мафии. И совсем не нужен Шубаровым. Шубаровы мне платят. Так чего ж я выламываюсь?
— Ладно, Сергей, не буду. Излагай дальше и скажи: этот «змей» связан с неприятностями Шубаровых?
— Я скажу тебе, Таня, очень много: мы хотим взять этого человека, но сами — не можем. Пусть этого будет тебе достаточно, ладно? Но если он вдруг пропадет на каком другом деле, скажем, на своем деле с тобой, то тут мы вроде как ни при чем. Но помогать мы тебе будем.
В прихожей что-то зашуршало, стукнуло. Легонько чмокнула закрывшаяся дверь. Сергей и ухом не повел, и я, глядя на него, решила не обращать внимания.
— Въезжаю я и, пожалуй, согласна. Согласна на то, что вы используете меня, а я попользуюсь вами.
— А-а! Отлично! Так дела и делаются!
Он был явно доволен.
— Но у меня есть условие.
— Выкладывай.
— После всего мне нужно будет кое о чем расспросить этого «змея».
— Если захочешь — сама, а если надо будет — поможем. Но и у меня есть условие. После своего расспроса ты забудешь о нем так, что больше не вспомнишь нигде и никогда. И о деле нашем забудешь тоже.
— С удовольствием!
— Живи спокойно. А как все дозреет, мы не прозеваем, подойдет к тебе человек, тоже Сергей, и если предложит наточить нож, то ты его не опасайся, ладно?
— Ладно, Сергей.
Он встал, запахнул плащ. Выходя, обернулся:
— Удачи тебе, Ведьма!
Ведьма побродила немного по опустевшему дому, в одиночестве позволив себе растеряться. Вроде ничего и не произошло. И только нож в светлых кожаных ножнах напоминал мне о пережитом приключении. Даже в «Вену» идти было еще не поздно, хотя уже не хотелось. Сейчас нужно бы подумать, чтобы не брести вслепую, получая на каждом шагу затрещины, но голова была на удивление пустая.
Я плеснула себе в тонкий бокальчик хорошего коньячка, зажевала благородный напиток горстью орешков. Бросила в сумочку нож, а оттуда достала мешочек из мягкой замши. Кости. Сейчас единственные мои советчики.
5+20+27: «Близятся трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией».
И утешители. Спасибо.
На улице, несмотря на яркое солнце и безоблачное небо, было холодно. Лужи на асфальте подернулись ледком, и дул неприятный ветер. Пришлось запахнуться и затянуть пояс. На проспект мне выходить не хотелось, и, недолго думая, я двинула по боковой. А еще через некоторое время натянула и капюшон. Стало еще лучше, обзор, правда, сократился. Поэтому я не заметила Аякса — пропитого престарелого голодранца, к которому питала необъяснимую симпатию и ссужала время от времени мелочевочкой «на поправ души» — по его выражению. А он, в благодарность, ссужал меня разного рода уличными новостями, среди которых встречались и любопытные, и полезные.
— Танька, Танька, Танька, Та-анечка! — услышала я прямо над ухом негромкое пение. Здравствуй, красавица моя!
Седые, всклокоченные лохмы, седая щетина на лице морковной красноты. Вениамин его имя.
— Здравствуй, Венечка!
— Идет, гляжу, Танька, не узнает. Гордая, как царица Савская.
— Ох, Аякс, что-то не до шуток мне сегодня. Настроение не то.
— Влюбилась, царица ты моя ненаглядная!
Он достал руки из карманов грязного пальто, хлопнул в ладоши.
— Не печалуйся, твой будет, куда ему деться, скотине этакой!
Не выдержала я, рассмеялась его неподдельной жизнерадостности, а он даже сплясал что-то от удовольствия.
Проходящая мимо нахмуренная матрона, дородность которой увеличивала шуба роскошного искусственного меха, шарахнулась от нас в сторону, зацепилась ногой за выбоину на асфальте. Аякс мгновенно порхнул к ней, поддержал за локоток: