В монастырской церкви изо дня в день тянутся долгие-долгие богослужения. Они начинаются с 4 часов ночи. В седьмом часу утра молодые и крепкие монахи отпускаются для работы в хозяйстве, а старые с короткими перерывами молятся весь день и вечер. В перерывах между службами дряхлые монахи либо отдыхают в своих кельях, либо ведут душеспасительные беседы с посетителями, либо гуляют во дворе.
В монастыре, как я узнал, почти всегда живут 10–15 любопытных мирян. Богомольные экскурсанты приезжали на два-три дня «помолиться», а на самом деле поглазеть на необычайное существование людей за монастырской стеной.
Среди посетителей я не встретил ни одного мужчины: то были женщины 50–55 лет, с равным благоговением и страхом взиравшие на старую роспись в церкви, на голые стены просторной кельи, которая служила им гостиницей.
Женщины быстро осваиваются в монастыре: через час они уже бойко бегают на кухню за кипятком, а к полудню первого дня привязываются к какому-нибудь старцу и берут над ним покровительство. И после того как уедут из монастыря, женщины пишут письма, шлют посылки старцам.
Не раз я наблюдал, как ждут монахи эти посылки. Ежедневно к трем часам дня к воротам монастыря подъезжает подвода, груженная десятью-пятнадцатью ящиками. Там, где обычно останавливается подвода, заблаговременно собираются старцы — всегда одни и те же лица. Молодой монах, исполняющий должность почтальона, выкликает по именам счастливцев и вручает им тяжелые ящики, исписанные каракулями.
Меня поразил вид монахов, несущих посылки в келью: прижимая ящик руками к животу, они торжественно несут посылку, высокомерно посматривая на окружающих.
Позже я узнал, что причиной индюшиной гордости старых монахов является неписаное правило: по количеству полученных посылок определяется значительность, духовный авторитет каждого старца.
Преуспевающие монахи, — а их немного, — получают посылки чуть ли не каждый день. Они освобождены от послушания, то есть от работ на монастырь, и во всем находятся в привилегированном положении. Есть старцы-неудачники: как ни стараются они завербовать себе поклонниц, завязать прочное знакомство с ними, ничего у них не получается. Одним мешает наружность, другим отсутствие степенности, сладкого голоса, медоточивой речи, на которую так падки богомолки.
Неудачников ни на минуту не покидает желание перейти в разряд «получающих». С годами это желание превращается в манию преследования, и старцы становятся особенно навязчивы, стараясь приобрести себе покровительницу. Те, кто помоложе да похитрей, прибегают к особым средствам заманивания. Они усваивают манеру говорить недомолвками, рассказывать туманно, аллегориями, стремясь заинтересовать собеседницу, заставить ее задуматься над сказанным, а потом испросить толкования.
Случай помог мне воочию увидеть процесс заманивания покровительниц.
Однажды я встал пораньше, чтобы попасть к заутрене. Рассвет был туманным. Я стоял, прислонившись к дереву, неподалеку от монастырской церкви и любовался тем, как начинают серебриться в лучах легкие, бегущие по небу облачка. Мимо меня по узенькому тротуару, ведущему в церковь, прошла женщина с неизменной корзиной в руках. В корзине — дары на церковь и монастырь. От стены монастырской кельи отделился монах и пошел ей навстречу. Кругом было безлюдно, и сразу стало ясно, что монах поджидал паломницу. Монах прихрамывал, и в нем я узнал одного из самых надоедливых и привязчивых послушников, лениво выполнявших работу на хозяйственном дворе и беспрестанно лезущих на глаза приходящей публике.
Пройдя мимо женщины, он низко опустил голову и произнес:
— Девяносто. Девяносто. Девяносто.
Женщина, занятая своими думами, не обратила внимания на сказанное и спокойно прошла в церковь.
Следом за нею шли еще две богомолки с большими корзинами, доверху набитыми разным добром. Встретился с ними монах как раз напротив меня.
Хромой монах повторил свой прием. Низко опустив голову, он трижды внятно произнес:
— Шестьдесят восемь… семьдесят два…
Не задерживаясь, заковылял дальше.
Женщины остановились и недоуменно посмотрели друг на друга. Почти одновременно спросили: