— Что он сказал?
— Не знаю. Ты тоже слышала?
— Постой, я побегу за ним. Узнаю…
Оставив корзину у ног приятельницы, одна из паломниц догнала монаха.
Я стоял в трех шагах от женщин и с интересом наблюдал: что же будет дальше?
Вот любопытная товарка возвратилась и, запыхавшись, стала объяснять:
— Снизошло ему сегодня видение в образе и толковало, будто увидит он двух женщин: одна из них проживет на свете шестьдесят восемь лет, а другая — семьдесят два…
— Кто же семьдесят два? — спросила та, что оставалась на месте. В голосе ее была тревога.
— Ну, конечно, я, — сказала первая. — Так мне и монах сказал…
— А ты не перепутала? — с сомнением переспросила другая. — Надо бы монаха спросить…
Было очень смешно видеть, как уловка хромого монаха удалась. Наконец-то он нашел способ привлечь внимание паломниц. Теперь он будет следить за покровительницами краешком глаза для того, чтобы они имели возможность встретиться с ним, порасспросить. А разговор поведет туманно, чтобы разобщить приятельниц, заставить каждую из них беседовать с ним отдельно. А уйдут они из монастыря, расскажут о случившемся таким же богомольным женщинам, и те захотят побывать в монастыре, посмотреть на кривого пророка. Вот и обеспечена клиентура неудачнику. Все дело только за тем, как закрепить знакомство надолго. Но тут молодому монаху поможет опыт преуспевающих старцев, их методы обработки доверчивых женщин.
После заутрени, в полдень, я встретил хромого монаха.
Так и есть! Он сидел на бревне в тени монастырской стены и беседовал с той, которой посулил прожить меньшее количество лет.
— Двумя посылками обеспечен! — подумал я.
11 мая
Воскресная служба прошла вяло. Весною прихожане стремятся уйти пораньше в город. Продав на рынке зелень, они попутно заглянут в собор: убранство там куда богаче и людей побольше — есть на что поглядеть.
Среди молящихся я заметил одну старушку, которой раньше не бывало. Одета она была скромно, но непривычно для сельских жителей: серый костюм старичного покроя «амазонки», светлая шляпа с газовой лентой свидетельствовали об своеобразном вкусе пожилой женщины, ее приверженности старине. С нею была девочка лет девяти. Она пугливо озиралась по сторонам и крепко держала бабушку за руку.
Старушка относилась к «молящимся»: у нее был сосредоточенный вид, казалось, ничто, кроме службы, ее не интересовало, ничто не отвлекало от молитвы.
Я прошел совсем близко и ласково коснулся плеча девочки. Но девочка с испугом отпрянула, прижалась к коленям старушки и подняла на меня свои широко открытые черные глаза. Взгляд девочки исполнен ужаса, как будто надвинулось на нее что-то неотвратимое, страшное.
Я улыбнулся, стараясь оставить у девочки доброе впечатление, но не сумел смягчить выражения страха на ее лице.
Вечером я спросил у Андрюши: кто эта женщина? Она приходила в церковь с внучкой.
— Родственница из Калуги к Жуковым приехала. Учительша… — пояснил старик.
Жуков был директором Полянской школы.
Я попросил Андрюшу сходить к нему и пригласить его гостью на беседу.
В полдень следующего дня я встретился с Евдокией Мироновной, так звали интеллигентную старушку. Она отпустила Надюшу погулять в садик возле церкви, а сама присела на скамеечке неподалеку от сторожки.
Я объяснил ей, что поскольку вижу ее впервые, хотел бы познакомиться и кое о чем порасспросить.
Евдокия Мироновна была неразговорчива. Скупо рассказала она о том, что приехала к брату погостить, что нынче на пенсии после тридцатилетней службы. Дочь ее учительница, живет в Москве, но внучка Надюша чаще живет с нею.
О внучке старая учительница могла рассказывать много и долго: видно было, что Надя — утеха одинокой женщины. Евдокия Мироновна хвалила прилежность девочки в чтении молитв. Она даже подозвала Надю и заставила ее прочесть несколько молитв.
Уставившись на меня не по-детски серьезным взглядом, девочка заученно, как непонятные стихи, прочитала наизусть некоторые молитвы.
— О чем ты молишься чаще всего? — спросил я у девочки.
— Чтобы папа и мама взяли меня к себе, — откровенно ответила девочка.
Евдокия Мироновна нахмурилась.
— Значит, тебе у меня плохо?
— Нет, бабуся. Только я хочу, чтобы вместе…
— Это желание возникло потому, — пояснила Евдокия Мироновна, — что в калужской школе, где она учится сейчас, к ней относятся плохо.
— Что же так?
— Понимаете, кто-то из учителей донес, что я с Надюшей хожу в церковь. Вызвали меня к директору, но я ему сказала, что действую по убеждению, по совести и учу Надюшу только хорошему. И школе это не мешает. Ведь я сама учительница и знаю, что для ребенка хорошо, что плохо.