После первой рюмки самогона, пропущенной ради поминовения покойника, разговор за столом стал оживленным. Дряхлая старушка, потерявшая слух за давностью прожитых лет, кричала своей соседке:
— А Салтычиху отпевать пойдем? Говорят, Салтычиха преставилась? Только ты меня проводи. А то утром я в своей деревне затерялась. И всего-то года два не выходила из дому, а гляди ж ты, позастроились. Спасибо, к церкви довели, а то бы покойника ни за что не отыскала… Так Салтычиху отпевать пойдем?
А совсем неподалеку, не стесняясь, во весь голос перемывали мои косточки две деревенские сплетницы.
— Глянь, сестра, на батюшку! Что-то он сидит невеселый! Не знаешь отчего? Говорят, Аглая застала у него в сторожке Любку-гулящую…
И, прикрывая рот ладошкой, ехидно стреляли глазами в мою сторону: задевает ли?
Сидя в центре стола, я заметил, как несколько раз прошелся мимо дверей Корней Иванович. Он делал какие-то знаки. Я снова огляделся.
Какая-то толстая женщина ругала подвыпившего родственника покойного:
— И чего хайло на водку раскрыл — не в ресторане!
Родственник лениво отругивался, проталкиваясь к двери после безуспешной попытки налить себе по третьему стакану из общественной четвертины.
— А ну вас, злыдни. Я в чайной доберу…
Вдруг на дворе раздался женский крик, и любопытные, засуетившись, выскочили из-за столов поглядеть на зрелище. Вышел на улицу и я, чтобы незаметно оставить сборище. Взору моему представилась гадкая картина: дрались обе снохи, вырывая друг у друга грязнейшую, засаленную от времени подушку, взятую с кровати покойного. Как и следовало ожидать, старая наволочка не выдержала агрессивных действий молодух и, лопнув, обдала дерущихся слежалым, провонявшимся пером. Вместе с перьями посыпались на землю и пачки денег крупных купюр — невестки дрались из-за наследства.
Мне и раньше приходилось слышать сплетни на похоронах, видеть пьяные драки, затеваемые наследниками из-за дележа собственности, и все это было настолько привычным, что я не придавал тому особого значения.
И вот впервые оглядевшись, я заметил, что творят подобные гадости первейшие радетели церкви, рьяные поборники религиозной нравственности, закоренелые ханжи, воспитанные по всем правилам евангельской морали.
Воспользовавшись всеобщим интересом к драке и начавшимися пересудами, я выскользнул за ворота и, сопровождаемый пьяной песней, направился к себе в сторожку. Неподалеку от церкви меня поджидал Корней Иванович.
— Ну как? Обошлось? — спросил он взволнованно.
— Что обошлось?
— А вы не знаете? Это же Ольга Ивановна распорядилась вас на поминальный обед пригласить. А Аглая с помощницами собиралась облить вас грязью принародно. Рассчитывали разделаться с вами окончательно.
Вот, значит, на какую подлость пустилась ведьма в юбке, носящая ангельский чин! Поистине она способна на все! Против ее коварных замыслов и Вселенский собор бессилен.
10 августа
Чувствую себя скверно. Забросил службу, ни с кем не встречаюсь, ничего не ем. Все думаю, думаю…
Как же все-таки быть?
Повиниться перед «бандиткой» и сказать: воля твоя, правь приходом самостоятельно, не буду вмешиваться ни во что. А где же обыкновенная честность, которой учат детей с детства? Но почему я должен быть соучастником воровства?
Кинуться в ноги владыке, просить перевода. Но по такому поводу я меняю уже не первое место. Где гарантия, что этот перевод будет последним?
Уйти совсем из храма, в мир, где не властна религия и ее законы, ее фальшивая мораль? Хорошо бы! Но что я могу делать? Чем буду полезен людям?
Чем глубже я исповедывал себя, тем яснее становилось, что не страх перед неизвестной судьбой мешал расстаться с привычным окружением церкви, а живущая, как осколочек в душе, надежда, упование на что-то.
В дни последних тягостных сомнений произошла у меня еще одна любопытная встреча, которая положила конец упованиям на бога.
Как-то вечером, придя с прогулки, я застал в храмовом палисаднике нежданного гостя. То был человек лет тридцати трех, в темных брюках и клетчатой рубашке ковбойке, с рукавами, закатанными выше локтя.
Поздоровавшись, молодой человек молча проследовал в сторожку и, оглядевшись, присел на стул, чинно сложив руки на коленях.
— Отец Константин, — начал он так, словно давным-давно был со мною знаком. — Меня прислали к вам те, кто исповедует близкий приход спасителя нашего…