Мистер Причард. О миссис Причард.
Миссис Огмор-Причард. Скоро ложиться. Ну-ка, что у вас по расписанию.
Мистер Огмор и мистер Причард. Мы должны взять пижамы из ящика комода, на котором написано «пижамы», и надеть их.
Миссис Огмор-Причард (холодно). А потом вы должны их снять.
Второй голос. Внизу в сумеречном городе Мэ Роуз Коттедж, все еще лежащая среди клевера, слушает, как жуют козы, и рисует губной помадой круги вокруг сосков.
Мэ Роуз Коттедж. Я легкомысленная. Так уж, видно, написано мне на роду. Бог покарает меня. Мне семнадцать лет. Я попаду в ад…
Второй голос…говорит она козам.
Мэ Роуз Коттедж. Ну погодите. Я согрешу прежде, чем вознесусь!
Второй голос. Воображение бросает ее в преисподнюю, она ожидает самого худшего, а козы чавкают и злорадно усмехаются.
Первый голос. А на пороге Бетезда-Хауз, перед закатом, преподобный Эли Дженкинс декламирует Ларегибу свою поэму.
Преподобный Эли Дженкинс.
Первый голос. Джек Блек опять готовится к встрече в лесу со своим сатаной. Он точит зубы, закрывает глаза, залезает в свои религиозные брюки, штанины которых выстрочены сапожными нитками, и выходит, освещенный факелом, библейский, мрачный и радостный, в уже дремлющие сумерки.
Джек Блек. Вперед к Гоморре.
Второй голос. А Лили Смолз поднимается наверх в прачечную к Наугуду Бойо.
Первый голос. А Черри Оуэн, трезвый, словно воскресенье и каждый последующий день его недели, спешит, счастливый, что та суббота, напиться как сапожник, что он делает каждый вечер.
Черри Оуэн. Я всегда говорю, что у нее два мужа…
Первый голос…говорит Черри Оуэн…
Черри Оуэн…один пьяница, а другой трезвенник.
Первый голос. А миссис Черри рассуждает просто.
Миссис Черри Оуэн. И за что мне такое счастье? Люблю их обоих.
Синбад. Добрый вечер, Черри.
Черри Оуэн. Добрый вечер, Синбад.
Синбад. Что будешь?
Черри Оуэн. Все, что есть.
Синбад. «Объятия морехода» всегда раскрыты…
Первый голос…скорбит Синбад, ему жаль себя, свое разбитое сердце…
Синбад…о Госсамер, раскрой свои!
Первый голос. Тонут сумерки, опускаются в завтрашний день. Ночь вступает в свои права. Городок, где по улицам гуляет ветер, похож на холм окон, и бьющие волны света от ламп в этих окнах зовут вернуться день и умерших, которых забрало море. И в этой звенящей тьме и младенцы, и старики попадают в ласковые сети сна.
Голос первой женщины. Баю-бай, маленький, детишкам спать пора…
Голос второй женщины (напевает).
Первый голос. Маленькие девочки прячут немигающих, похожих на попугайчиков старичков в едва освещенных и суетливых углах новой кухни, где под покровом своей крошечной ночи, не смыкая бусинки глаз, несут они караул, стерегут, чтобы смерть не застала во сне.
Второй голос. Незамужние девицы, наедине с собой, в торжественных, как у новобрачных, спальнях пудрятся и завиваются для большого танцевального вечера.
Звуки гармоники, чуть слышно.
Они учатся перед зеркалами придавать лицу презрительные или доброжелательные выражения, адресованные молодым людям, подпирающим в настоящий момент на улицах углы, освещенные светом фонарей, ждущим на порывистом ветру того момента, когда они сами завоют и засвистят.
Звуки гармоники становятся громче, потом опять удаляются.
Первый голос. Пьяницы в «Объятиях морехода» пьют за то, чтобы бал сорвался.
Пьяница. К черту вальсы и прыжки.
Черри Оуэн. Танцы – это против естества!
Первый голос…голосом праведника говорит Черри Орн, только что проглотивший семнадцать кружек выдохшегося желтого густого горького валлийского пива.
Второй голос. Тускло мерцает фонарь где-то на ферме, искорка на склоне Ларегиба.
Звуки гармоники замирают в тишине.
Первый голос. Ларегиб-хилл, – пишет в своей поэтической комнате преподобный Дженкинс…
Преподобный Эли Дженкинс. «Ларегиб-хилл, таинственный холм, памятник народу, населявшему его склоны еще до того, как кельты покинули землю Лета, место, где старые колдуны превращали цветы в своих жен».