Келли оцепенела, уязвленная этой неожиданно резкой критикой. Пальцы ее впились в кожаные ручки кресла – только так она смогла удержаться, чтобы не вскинуть руки, защищая свои очки в черепаховой оправе и большой, как ей казалось, изысканный пучок черных волос, уложенный на затылке.
Она никогда не считала себя красавицей. В лучшем случае просто по-деревенски смазливой. И долго добивалась своего теперешнего студийного облика. Его слова больно ранили ее. Он даже представить себе не мог, как больно. Но за ее спиной был большой опыт насмешек и унижений. Навечно останутся в ее памяти дружный смех на школьном дворе и жуткие дразнилки вроде: «Толстуха, толстуха, жирное брюхо». Теперь она уже не заливалась слезами и не убегала прочь. Келли научилась скрывать обиду.
Она просто свела руки, сложив пальцы домиком, и холодно посмотрела поверх них на Хью Таунсенда.
– Мой внешний вид никак не отражается на моей работе.
Казалось, его чрезвычайно занимала их беседа.
– Позволю себе не согласиться с вами, мисс Дуглас. Телевидение – визуальное средство массовой информации. Здесь облик решает многое. Так что внешний вид – вещь чрезвычайно важная.
Ей ужасно хотелось накричать на него, но внешне она хранила невозмутимость.
– У меня нет иллюзий, что я – королева красоты.
– Будь вы ей, возможно, мы сейчас не беседовали бы. Внешность корреспондента не должна отвлекать внимание зрителя от самого репортажа.
– Это отдает сексизмом, – атаковала его Келли из чистой самозащиты.
– Нисколько. – Он рассмеялся коротким сухим смешком. – Вы, наверное, забыли или просто не помните по молодости лет, какие дебаты шли в Черной Скале всего несколько лет назад по поводу того: носить Дэну Рэзеру пиджак и галстук или свитер.
– В Черной Скале? – Воспользовавшись этим неизвестным ей названием, она попробовала сменить тему разговора.
– Так мы называем здание Си-би-эс.
– Понятно.
– Уверяю вас, мисс Дуглас, что в нашем деле мужчины не меньше дам вынуждены заботиться о своей внешности. Отпустить бороду или появляться на экране гладко выбритым? Оставить волосы седыми или покрасить? Надеть однотонный галстук, в полоску, а может, пестрый? Всегда существует проблема прически – носить ли парик? Или вживлять волосы? И всегда решающим является ответ на вопрос: а не отвлекает ли это от телеэкрана? – Он сделал жест в ее сторону. – Очки, волосы, слишком строгие линии костюма – все это отвлекает.
Келли хотела было вступить с ним в спор – носит ведь очки Салли Джесси Рафаэль. И Брайент Гамбл из Эн-би-си иногда, когда что-нибудь зачитывает, водружает их на нос. Софи Лорен тоже носит очки, и Вуди Аллен, и Стивен Спилберг, и многие другие известные люди.
Но она не стала ему возражать, только сказала:
– Но так телезрители лучше запомнят меня.
– Хороший журналист всегда предпочтет, чтобы запомнили не его, а сам репортаж, – отпарировал он, и Келли вся внутренне сжалась от этой вежливо оформленной словесной пощечины. – Сейчас вам представился удобный случай испытать свои силы на нашем местном, нью-йоркском, канале, – продолжал Хью. – Завтра я организую вам нужную встречу. А вы пока навестите оптика, я договорился, чтобы вам подобрали контактные линзы сегодня же утром. Оттуда направитесь к Зигмунду – лучшему во всем Манхэттене мастеру по гриму и прическе. А уже после встретитесь с Саксом и подберете что нужно из одежды.
– Что все это значит? – не выдержала Келли.
– Считайте это очередным заданием, – проговорил он с улыбкой. – Мы предоставим в ваше распоряжение операторскую группу. Сегодня можете написать сюжет, снять его и смонтировать. Завтра, идя на встречу, захватите с собой пленку, чтобы продемонстрировать свое профессиональное мастерство. – Он помолчал, улыбаясь все шире. – Что скажете, мисс Дуглас?
Это был форменный вызов. Келли это не понравилось, она не любила такие шутки. Но другого выхода не было. Приходилось соглашаться.
– На какое время назначена встреча с оптиком?
– Через полчаса нужно там быть. Автомобиль ждет вас внизу.
Меньше чем через два часа Келли вышла от оптика с парой надежных контактных линз, которые можно было сутки не снимать. После четырехчасового пребывания у Зигмунда волосы у нее стали на три дюйма короче – чуть ниже плеч, кроме того, обрели свой природный темно-рыжий тон, легкая волна сделала их более пышными и блестящими. В гриме мастер использовал преимущественно теплые тона – коричневато-золотистые тени для век, персиковый оттенок румян и помады и светло-бежевую пудру. У Сакса ее темный костюм в полоску уступил место пикейному пиджаку с блестящей ниткой, который надевался поверх шелкового платья абрикосового цвета, перехваченного замшевым пояском.
Увидев свое отражение в огромном зеркале, Келли не могла отвести от себя глаз. Не то чтобы она стала вдруг писаной красавицей. Но перемена была разительной. Волосы цвета красного дерева пышными мягкими волнами обрамляли ее лицо, которое теперь никто бы не назвал простоватым. Линии пиджака и платья были безукоризненны, кроме того, в них проявилась ее женственность, материал подчеркивал достоинства фигуры. И цвета… очень шли ей.
– Вы были правы, – сказала она Хью.
– Женщина редко признает правоту мужчины, – сухо констатировал он. Келли засмеялась этим словам, вертясь перед зеркалом. – Вам будет легко привыкнуть к своему новому пиджаку?
– Да. – Странно, но она уже привыкла к нему. Репортаж написался легко, а смонтировался почти сам собой.
Беседа прошла успешно. Лучше не бывает, подумала Келли. И оказалась права. Через неделю ей предложили работу на местном канале. Вернувшись в Сент-Луис, она предупредила дирекцию о своем уходе через две недели и начала складывать вещи.
Так началась ее дружба с Хью Таунсендом. Она привыкла доверять его суждениям и инстинкту. Он познакомил ее с нужными людьми, помог установить необходимые контакты. А это жизненно необходимо в таком городе, как Нью-Йорк, да еще работая на телевидении, где так высока конкуренция.
Второй раз входил в ее жизнь друг-мужчина, тот, с кем можно было поделиться своими планами, да и просто отвести душу, хотя она не осмеливалась открыть ему свое печальное прошлое.
Официант вернулся к столу с бутылкой выбранного Хью вина. Сколько раз уже Келли присутствовала при ритуале дегустации, но он ей никогда не надоедал, а, напротив, забавлял и восхищал.
Первым делом официант подал Хью бутылку этикеткой кверху для беглого ознакомления. Хью утвердительно кивнул: да, именно это вино он заказывал, и тогда официант торжественно откупорил бутылку.
Потом, обернув бутылку у горлышка белоснежной салфеткой, дабы не потерять ни капли, он плеснул немного вина в бокал Хью. Келли смотрела, как Хью взял бокал у основания – указательный палец подведен под самый низ, большой палец покоится сверху; этой техникой, говорящей о мастерстве истинного знатока, Келли так и не овладела. На фоне белоснежной скатерти рубиновый цвет вина казался еще более насыщенным.
Удовлетворенный созерцанием, Хью поднял бокал выше и легким движением руки качнул его, вино мягко заколыхалось, давая представление о своей тягучести. Потом некоторое время вдыхал аромат вина, его букет. И только потом попробовал – отпив крошечный глоток, он подержал его во рту, поболтал, а потом дал ему медленно соскользнуть с поверхности языка в горло. Поставил бокал на стол, выразив свое одобрение официанту кратким: «Очень хорошо».
Официант выслушал его, почтительно склонив голову.
– Дать ему немного подышать, а разлить позже? Хью покачал головой.
– Разлейте сейчас. Оно раскроется в бокалах.
– Как пожелаете. – Официант наполнил бокал и, оставив бутылку на столе, удалился с вежливым поклоном.